Презентация, доклад по литературе к уроку внеклассного чтения в 11 классе Стихи не могут быть бездомными по творчеству Марины Цветаевой

Е. Евтушенко о творчестве Марины Цветаевой

Литературная гостиная
в 11 классе.
Филимонова Т.М., учитель русского языка и литературы МБОУ «Гимназия №5»
г.о. Балашиха.

Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.

писателя без тяги — из дому. Жизнь подсовывает другие дома, дома, похожие на колыбели, убаюкивающие совесть. Но настоящий человек, настоящей писатель мучительно рвется к единственному комфорту — к жесткому.
Эта тяга — желание испытать себя в схватке с огромным неизвестным миром, а такое желание выше простого любопытства: оно — основа мятущегося человеческого духа, ибо духу тесны любые стены. Тезис "мой дом — моя крепость" — символ слабости духа. Дух сам по себе крепость, если даже не обнесен никакими стенами.

Одна великая женщина, может быть, самая великая женщина из всех живших когда-нибудь на свете, с отчаянной яростью вырыдала:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст...

Имя этой женщины — Марина Цветаева.

над этой тоской, Цветаева прохрипит, как "раненое животное, кем-то раненное в живот":

Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной В дом, и не знающий, что — мой, Как госпиталь или казарма...

Она даже с рычанием оскалит зубы на свой родной язык, который так обожала, который, так умела нежно и яростно мять своими рабочими руками, руками гончара слова:

Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично — на каком Не понимаемой быть встречным!

мне чужд, всяк храм мне пуст...
Затем следует еще более отчужденное, надменное:
И всё — равно, и всё — едино...
И вдруг попытка издевательства над тоской по родине беспомощно обрывается, заканчиваясь гениальным по своей глубине выдохом, переворачивающим весь смысл стихотворения в душераздирающую трагедию любви к родине:
Но если по дороге — куст Встает, особенно — рябина...

бесконечно продолжающееся во времени, немое признание в такой сильной любви, на какую неспособны тысячи вместе взятых стихотворцев, пишущих не этими великими точками, каждая из которых как капля крови, а бесконечными жиденькими словами псевдопатриотические стишки. Может быть, самый высокий патриотизм — он именно всегда таков: точками, а не пустыми словами?

и литературные кухни, не очень-то уживалась. Ее первую книжку "Вечерний альбом" похвалили такие барды, как Брюсов, Гумилев, считавшиеся тогда законодателями мод, но похвалили с некоторой снисходительностью, прикрывавшей инстинктивную опаску. От еще совсем юной Цветаевой шел тревожный запах огня, угрожающего внешней налаженности этого дома, его перегородкам, которые легко могли воспламениться. Цветаева недаром сравнила свои стихи с "маленькими чертями, ворвавшимися в святилище, где сон и фимиам". Услышать от двадцатилетней девчонки такие самонадеянные строки, как, например:
Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед —
было не совсем приятно поэтам, уверенным в драгоценности стихов только из собственного винограда. В ней было нечто вызывающее, в этой девчонке.

но сильной и в разрывах. Мятежничая, она иногда признавала "каменную безнадежность всех своих проказ".
Но — независимостью всего своего творчества, своего жизненного поведения она как еще никто из женщин-поэтов боролась за право женщин иметь сильный характер, отвергая устоявшийся во многих умах женский образ женственности, саморастворения в характере мужа или любимого. Взаиморастворение двоих, друг в друге — это она принимала как свободу и так умела радоваться пусть недолгому счастью:

Мой! — и о каких наградах. Рай — когда в руках, у рта — Жизнь: распахнутая радость Поздороваться с утра!

останусь поэтом!" Этого она не отдавала никому ни за какое так называемое счастье. Она не только умела быть счастливой, но умела и страдать, как самая обыкновенная женщина.

Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая... И стон стоит вдоль всей земли: "Мой милый, что тебе я сделала?"

писал о разлуке, как Цветаева. Она требовала достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая. Самозащитительная интонация звучит и в феноменальном стихотворении "Попытка ревности".

Как живется вам с другою,- Проще ведь?- Удар весла!- Линией береговою Скоро ль память отошла Обо мне, плавучем острове (По небу - не по водам)! Души, души!- быть вам сестрами, Не любовницами - вам! Как живется вам с простою Женщиною? Без божеств? Государыню с престола Свергши (с оного сошед)…

лицо перед лицом мужчин. За это ей должны быть благодарны женщины всего мира. Цветаева мощью своего творчества показала, что женская любящая душа — это не только хрупкая свечка, не только прозрачный ручеек, созданный для того, чтоб в нем отражался мужчина, но и пожар, перекидывающий огонь с одного дома на другой.

реформировавшая русское стихосложение на много лет вперед. Такой замечательный поэт, как Ахматова, которая так восхищалась Цветаевой, была хранительницей традиций, но не их обновителем, и в этом смысле Цветаева выше Ахматовой. "Меня хватит на 150 миллионов жизней", — говорила Цветаева.

никогда не участвовала в политическом злобстве и стояла выше всех групп и группочек, за что ее и клевали тогдашние законодатели мод. Их раздражала ее независимость, не только политическая, но и художественная. Они цеплялись за прошлое, ее стих рвался в будущее. Поэтому он оказался бездомен в мире прошлого.

Она сделала это не только потому,
что жила за границей в ужасающей бедности.
(Страшно читать ее письма чешской подруге
Анне Тестовой, когда Цветаева просит прислать
ей в Париж приличное платье, на один чудом
полученный концерт, ибо ей не в чем было
выступать.) Цветаева сделала это не только
потому, что - великий мастер языка – она
не могла жить вне языка. Цветаева сделала это
не только потому, что презирала окружающий ее мелкобуржуазный мир, не только потому, что ненавидела фашизм, против которого она так гневно выступала в своих чешских стихах.
Цветаева вряд ли надеялась найти себе "домашний уют" — она дом искала не для себя, а для своего сына и, главное, для своих многочисленных детей-стихов, чьей матерью она была, и она — при всей своей обреченности на бездомность — знала, что дом ее стихов — Россия. Возвращение Цветаевой было поступком матери своих стихов.

ночей и лишь на вокзале узнала об аресте сестры Аси. Ее муж — Сергей Яковлевич Эфрон, которого она когда-то поклялась не бросить, был болен и близок к отчаянию. Цветаеву не расстреляли, не арестовали — ее казнили незамечанием, непечатанием, нищетой. В своем дневнике она записала: "Живу, никому не показываясь…».
Наконец-то состоявшаяся первая встреча с Анной Ахматовой взволновала ее, но в чем-то разочаровала их обеих — слишком они были разные.

не восстановились. Цветаева горько призналась в своем дневнике: "Не за кого держаться..."
Затем арестовали ее дочь Алю и, наконец, ее мужа С. Эфрона. Вот из чего свивалась та петля, на которой впоследствии повесилась Цветаева.

По свидетельству Слонима, Пастернак пришел к ней помочь укладываться. Он принес веревку, чтобы перевязать чемодан, нахваливал ее крепость и пошутил, что она все выдержит, хоть вешайся на ней. Ему впоследствии передавали, что Цветаева повесилась на этой веревке, и он долго не мог простить себе эту роковую шутку.

статья Е.Евтушенко «Стихи не могут быть бездомными...»

Мы с Вами разные, Как лучик с тенью. Вас уверяю - это не беда, А лучшее приобретенье.

Мы с Вами разные, Какая благодать! Прекрасно дополняем Мы друг друга. Что одинаковость нам может дать?.. Лишь ощущенье замкнутого круга.

путь И где пристанище.
Я вижу: мачта корабля, И Вы - на палубе... Вы - в дыме поезда... Поля В вечерней жалобе...
Вечерние поля в росе, Над ними - вороны... - Благословляю Вас на все Четыре стороны!

не Вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими шагами.
Мне нравится, что можно быть смешной - Распущенной - и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не Вас целую,
Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе... Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: Аллилуйя!
Спасибо Вам, и сердцем, и рукой, За то, что Вы меня - не зная сами! - Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами, - За то, что Вы больны - увы! - не мной, За то, что я больна - увы! - не Вами!

чьи глаза, как бриллианты, На сердце оставляли след, - Очаровательные франты Минувших лет!
Одним ожесточеньем воли Вы брали сердце и скалу, - Цари на каждом бранном поле И на балу.
Вас охраняла длань Господня И сердце матери, - вчера Малютки-мальчики, сегодня - Офицера!
Вам все вершины были малы И мягок самый черствый хлеб, О, молодые генералы Своих судеб!

я исчезну С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось, Сияло и рвалось: И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все - как будто бы под небом И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой…
- К вам всем - что мне,
ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?! Я обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви.

веры

- поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти, В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам о юности и смерти, - Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.

единственное движенье губ, Имя твое - пять букв. Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту,
Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок.
Имя твое - ах, нельзя! - Имя твое - поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век, Имя твое - поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток... С именем твоим - сон глубок.

тебе не дар, а долг!
Заедай верстою вёрсту, Отсылай версту к версте! Перегладила по шерстке, - Стосковался по тоске!..
...Удержать - перстом не двину: Перст - не шест, а лес велик. Уноси свои седины, Бог с тобою, брат мой клык!
Прощевай, седая шкура! И во сне не вспомяну! Новая найдется дура - Верить в волчью седину.

Руки, которые в залах дворца Вальсы Шопена играли... По сторонам ледяного лица Локоны, в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд . Взгляд, к обороне готовый. Юные женщины так не глядят. Юная бабушка, кто вы? Сколько возможностей вы унесли, И невозможностей - сколько? - В ненасытимую прорву земли, Двадцатилетняя полька! День был невинен, и ветер был свеж. Темные звезды погасли. - Бабушка! - Этот жестокий мятеж В сердце моем - не от вас ли?..

хочется и жаль? Так и не знаю: победила ль? Так и не знаю: победила ль? Побеждена ль?.. Побеждена ль?..

Под лаской плюшевого пледа Вчерашний вызываю сон. Что это было? Чья победа? Кто побежден? Кто побежден? Всё передумываю снова, Всем перемучиваюсь вновь. В том, для чего не знаю слова, В том, для чего не знаю слова, Была ль любовь?
Кто был охотник? Кто добыча? Всё дьявольски наоборот. Что понял, длительно мурлыча, Сибирский кот, сибирский кот? В том поединке своеволий Кто в чьей руке был только мяч? Чье сердце? Ваше ли, мое ли? Чье сердце? Ваше ли, мое ли Летело вскачь?

что тебе я сделала?" Спрошу я стул, спрошу кровать: "За что, за что терплю и бедствую?" "Отцеловал - колесовать: Другую целовать", - ответствуют. Жить приучил в самом огне, Сам бросил - в степь заледенелую! Вот, что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе - я сделала? Все ведаю - не прекословь! Вновь зрячая - уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница. Само - что дерево трясти! В срок яблоко спадает спелое... - За все, за все меня прости, Мой милый, - что тебе я сделала!

Вчера еще в глаза глядел, А нынче - все косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, Все жаворонки нынче - вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О вопль женщин всех времен: "Мой милый, что тебе я сделала?!" Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая... И стон стоит вдоль всей земли: "Мой милый, что тебе я сделала?" Вчера еще в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал, Жизнь выпала - копейкой ржавою!

мир, 1966. - №4. Цветаева Анастасия Ивановна Воспоминания. - М.: 1971. Твардовский А. Марина Цветаева. Избранное, в его кн.: О литературе. М., 1973. Эфрон А. Страницы воспоминаний. // Звезда, 1973. - №3. Эфрон А. Страницы былого // Звезда, 1975. - №6. Белкина М. Скрещение судеб. - М.: 1988. Саакянц А.М. Цветаева. Жизнь и творчество. - М.: 1997. Марина Цветаева. Фотолетопись жизни поэта. - М.: 2000. Кудрова И. Путь комет. Жизнь Марины Цветаевой. - СПб: 2002. Эфрон Г. Дневники, тт. 1-2. - М.: 2005. Библиография работ о Марине Цветаевой. Полянская М. Брак мой тайный. Марина Цветаева в Берлине. - М.: 2001. Омри Ронен. Часы ученичества Марины Цветаевой // Марина Цветаева 1892-1992. Под ред. С.Ельницкой и Е.Эткинда. Нортфилд, 1992.