Презентация, доклад к уроку МХК на тему Изучаем и анализируем картины

и МХК МАОУ «Гимназия № 1»

посвящена...
Отцы и дети...Вечную проблему
Решила, но по-своему, война.

Окончилась победой, но осталось
Так много ребятишек без отцов...
И к матерям охватывает жалость,
Оставшимся на положенье вдов...

Художник горечь испытал сиротства –
Об этом он картину написал –
И с помощью теней бесплотных вдОвство
Российских женщин явно показал.

Они на заднем плане появились,
Дополнили собой автопортрет.
Шинель отца* на сыне, что хранилась
Реликвией семейной много лет.

Она ему сейчас напоминает
О павшем на войне, его судьбе,
И размышлять, наверно, заставляет
Не только об отце... и о себе!
-----
* Шинель, в которой художник написал себя, принадлежала отцу его жены. Отец художника погиб в 1941 году, вынося с поля боя раненого товарища.

прибывать. И вот уже полезли мыши На примитивную кровать. Глаза от ужаса закрыла Оцепеневшая княжна; Откинув голову, застыла... И будто молится она. Окно затянуто решёткой, И сквозь него течёт поток. А воздух, мглистый и нечёткий, Давно от сырости намок. И на столе с водою кружка – Питьё, какого лучше нет!.. И хлеба чёрного краюшка – Роскошный узницы обед!.. Тулуп овчинный на  кровати, Подушка влажна и грязна. Но в очень пышных складках платье, В чём неестественность видна. И тесной камеры примета – Зелёно-серый колорит... Как гибнет дочь Елизаветы*, Картина эта говорит.

матрос с большой связкой гранат
На ближайшем к нам плане картины.

Зритель рядом с ним будто застыл,
В этой схватке себя ощущает -
Он с большим напряжением сил
Севастополь родной защищает!

И в атаку идёт на врагов,
С моряками сражается рядом.
То штыком колет он, то готов
Бить фашистов с размаху прикладом.

Многочисленны очень враги -
Кульминации бой достигает,
Но бросаются вновь моряки
На врага, ему путь преграждая.

И готовы любою ценой
Победить в схватке бешеной, страшной,
И рискуют герои собой,
Вновь бросаются в бой рукопашный.

А руины дымятся у ног,
И, стреляя, пикирует "мессер"...
Нет патронов!.. Последний бросок!..
Умирать - так геройски, всем вместе!..

переднем плане. И старший друг (возможно, брат) Ведёт рассказ о гидроплане, Сопроводив его рукой В довольно характерном жесте; А младшие глядят с тоской На гидроплан, с восторгом вместе. Любых подростков восхитит И возбудит к себе в них зависть Вид самолёта, что летит, К поверхности воды снижаясь. Едва приметный ветерок Причёски у ребят колышет. А путь мечты у них пролёг В синь неба, и ещё повыше! - Туда, куда давно зовут Романтиков-детей фантасты, Где космонавты обретут Любовь, Надежду, Веру, Счастье! Пока пред ними парапет И гидроплан, летящий в море, Но... для мечты предела нет - Она преграды переборет!.. Слегка запенилась волна, Плывут два гидроплана в водах... А впереди ждала война, И было до неё три года! Её конец захватит брат, Что виден справа на картине; И возвратится он назад, Победу повстречав в Берлине!..

крыльца, на заднем плане, Уселись группою крестьяне. О чём нам говорит сюжет? У земцев перерыв - обед! И замечает зритель с болью: Едят зелёный лук, хлеб с солью Крестьяне! Выше их - окно. Красноречиво полотно Деталь в окошке подмечает: Лакей посуду вытирает - Как видно, там вовсю идёт Обед шикарный у господ; И будет он, конечно, длинным - Стоят бутылки и графины! А у крестьян ведётся свой Спор, разговор ли деловой: Что их поймут, и не мечтают; Как дальше жить им, обсуждают; Один уже давненько спит... Провинциальный, тихий быт!.. Управа земская... Крестьяне... И... куры - на переднем плане!..

обряд, Выглядит невеста обречённо, К обмороку, видимо, близка -  Выдают её за старика, Тот - сухой и чопорно-казённый! Нежен абрис милого лица. Протянула руку для кольца, Но ещё надеждою томится До сих пор. В слезах стоит она, Чуть жива, прекрасна и бледна, А жених с досадою косится. Человек привык повелевать, И чего невесте ожидать -  Холодом уже от старца веет! Слёзы и страданье впереди... У него - Владимир на груди*, Орденский крест ко звезде - на шее... Словно на судьбе невесты крест. И один лишь человек протест Позою своею выражает... Батюшка, довольно пожилой, Опечален дЕвичьей судьбой, Но...смиренно их благословляет.

Новый год, В семье приготовление идёт. На столике лежат у внучки книжки. Открылась дверь вдруг - и вошёл герой, Его не ожидали дед с сестрой И радуются внуку и братишке. Суворовец свой рапорт отдаёт, Шутливо дед по струночке встаёт - Звучит в картине этой юмор тонкий. Ковром застлали в комнате паркет, Ковру - диванная обивка в цвет. И нарядила ёлочку сестрёнка. Отец погиб, как видно, на войне*. Приметили портрет мы на стене И моментально, кто на нём, узнали: Конечно же там был изображён Тот, кем фашизм проклятый побеждён, - Генералиссимус товарищ Сталин**! Мальчишки рапорт - вовсе не игра, И поняла его сейчас сестра: Показывает выучку подросток!.. Внимательно, мой зритель, посмотри: Горды суворовцем "Богатыри"*** - Удал, хотя и маленького роста!

речам сестрёнки сердце тоже глухо... Так почему же онемел язык, И почему ты замер, лопоухий? Привык ты наставлениям внимать И двойки не считал уже позором... Но молча опустила руки мать, Сестра молчит и лишь глядит с укором. И сердце у тебя заныло вдруг, Глаза ты опустил и растерялся, И застыдился. Это - не испуг, Иль всё же ты немного испугался? Так непривычно. Что же мать молчит? Тебе её сегодня жалко стало. А сердце так потерянно стучит - Ты понимаешь, как она устала! Не зная, что же делать, ты стоишь, В душе исправить двойки обещаешь. Так почему же до сих пор молчишь, Когда, что делать нужно, точно знаешь? Пройди и обними скорее мать, Пообещай исправить эти двойки, - Не на пятёрки, надо понимать, А получить хотя бы даже тройки!.. В ответ мать тихо скажет: "Ты, сынок, Исправишь двойки и опять получишь! Как было б хорошо, когда бы смог Учиться ты, не как сейчас, - получше!"

детства знакома: Утро в лесу посреди бурелома - Гаснут лучи средь густого тумана, И расплылись дали заднего плана, Жизни, не видимой нами, полны, Той, что скрывается средь пелены. На замечательном этом пейзаже Сосны рядами стоят, как на страже, Леса покой от ветров охраняя, В бурях своих ветеранов роняя. Вывернут с корнем, покорный ветрам, Переломился ствол напополам. Сосны шумят настороженно, гулко. Вывела мать медвежат на прогулку: Пусть косолапые бурые братцы Возле берлоги своей порезвятся. Коли проснулись, пускай поутру Весело, шумно проводят игру. Голову набок склонив, как ребёнок, Слушает звуки смешной медвежонок, Те, что слышны приглушённо, не звонко. ПО стволу лазают два медвежонка; Рядом медведица-мама сидит, За медвежатами зорко следит. Угол медвежий, сосновая чаща – Места не знает медведица слаще, Так как никто не отыщет дороги К спрятанной средь бурелома берлоге. Мшистые пни, корневища, овраг – В дебри такие не сунется враг. Сочные краски переднего плана И пелена голубого тумана; Спереди чётко видны все детали; В общую массу сливаются дали; Звонкий ручей и глубокий овраг, Где на рассвете теряется мрак. О, как пленительна эта картина! Вот засветились у сосен вершины; Скоро до низа лучи доберутся – Певчие птицы, зверушки проснутся. Зритель! Почувствуй же леса красу, Глядя на «Утро в сосновом лесу»!

Волшебным блеском Полнеба залила луна. Всё спит. Ни звука и ни всплеска - И торжествует тишина! Река спокойно воды катит, Сверкая, как из серебра. Уснули мельница и хаты Под дивным небом до утра. Сиянье стены излучают, Блестят в окошках огоньки, И чумаки ночь коротают На берегу родной реки. А может, странники уселись Погреться около костра, За разговором засиделись Они почти что до утра. Здесь и обыденность, и небыль: Из гряд летучих - облака, Обширно и бездонно небо, И изумительна река! Сквозь сумрак проступают крыши, Кустов размытый силуэт. А если взгляд поднимешь выше, Всё заливает лунный свет. Посередине - яркий, резкий, И мягкий - у краёв холста, Где угасают света всплески И подступает темнота. И, озарённый лунным светом, Уходит Днепр куда-то вдаль... Такую ночь Куинджи летом На Украине увидал!..

серою пропах. Кто на коне мчит, обезумев, Кого прижал на месте страх. То звуки слышатся рыданий, То вдруг раздастся тяжкий стон. И стены рушатся у зданий, И пали статуи с колонн. Но и любовь видна в картине, Готовность к жертве для родных! Бежать мать убеждает сына, Идёт с невестою жених. Вот сыновья отца спасают, Несут больного на руках. Не ужас, а любовь пылает У этих юношей в глазах. Мужчина, близких защищая, Пытаясь как-то их укрыть, Поднял вверх руку, полагая, Что сможет смерч остановить. На голову поставил ящик С кистями, с красками Брюллов. Он – живописец настоящий И ужас описать готов. Не будет он пугливой тенью, Глаз острый и тверда рука. И это страшное мгновенье В холсте оставит на века!..

ней с балкона младшая С восторгом наблюдает. Она мала – поэтому Держалась в стороне. Сколь оживленья, радости На личике ребёнка! – Вот так же осадить коня Хотела бы она. А под ногами конскими Кружится собачонка И не боится, видимо, Нисколько скакуна. Храпит и бьёт копытами Скакун разгорячённый, Но сбросить амазонку он Не может, хоть готов! С балкона смотрит девочка Восторженно, влюблено – Её так изумительно Изобразил Брюллов!

силёнки. Продувает порывистый ветер насквозь Их изношенные одежонки. Утонул в вихрях снежной пурги дальний план, Ветер дует детишкам навстречу, И крепчает мороз, и сгустился туман, А верёвки врезаются в плечи. Монастырские стены тоску создают, Безысходность собой вызывают. Бочку обледенелую дети везут И совсем уже изнемогают. А порывы тела у детей леденят, Отгибают на бочке рогожу. Пожалевши усталых, продрогших ребят, Подтолкнул сзади бочку прохожий. И во мгле у другого маячит спина, Что спокойно прошествовал мимо. А ещё на холсте собачонка видна, Та, что носится неутомимо. Ветер полы пальтишка у девочки рвёт, Покраснели озябшие руки, Вся фигура её наклонилась вперёд, На лице и страданье, и муки. А парнишка, что справа, совсем изнемог – Очень слаб он и маленький слишком, И, нагнувшись вперёд, почти валится с ног В жалкой, рваной одёжке мальчишка. У того, что в серёдке, измученный вид, Из последних сил лямку он тянет, Взгляд вперёд устремлён, и рот полуоткрыт – Тяжелы с бочкой полною сани!..

бредёт, Еле поднимая ноги. В передке сидит вдова, И в комок от горя сжалась, И поникла голова. Дети вызывают жалость: Двое – дочка и сынок – В обе стороны от гроба. Холодно – ни рук, ни ног Уж не ощущают оба. А в глазах – и боль, и страх. Дочка гроб рукой обнЯла... От погоста стая птах, Словно души, ввысь  взлетала. На дороге ни души, Только чёрная собака... - Ты рыданья заглуши, Будет времечко поплакать! Чашу скорбную до дна Выпьешь и хлебнёшь немало, Коль осталась ты одна И кормильца потеряла. Покорись своей судьбе, Пусть одна на белом свете, Боль душевную в себе Заглуши – ведь рядом дети!.. Ну, тяни, тяни, Гнедой, Поднимайся на пригорок. Здесь, в гробу, хозяин твой - Путь его последний горек!

любил И видел подобные сцены, А, может быть, даже рассказчиком был И краски сгущал непременно!.. Увлёкся рассказом охотник-старик И сам своим россказням верит, Как будто бы он на охоте привык Бить птицу, и зайца, и зверя. Охотник, совсем молодой, упоён И, слушать ту байку готовый, Забыл папиросу в руке даже он, Боясь пропустить хоть бы слово. Не сводит с охотника старого глаз, Детали душою вбирая. С ухмылкою слушает третий рассказ И барину не доверяет... Вечерний пейзаж. Небольшой ветерок На лица прохладою веет. Охотничьи ружья лежат и рожок, Видны и охоты трофеи...

рыбака? Он у небольшого водоёма Глаз сейчас не сводит с поплавка. Взяв с собою жбан с питьём и снасти, С замирающей душою ждёт, Весь в азарте и порыве страсти - Только рыба что-то не клюёт!.. Сколь во взгляде рыбака азарта, От волненья сам уже не свой! Клёва нет – и не дождаться фарта, Но не унывает наш герой! Только шляпу на затылок сдвинул, Приобрёл комичный очень вид, Червяка поправил, вновь закинул – Ждёт, что колокольчик зазвенит! Ничего вокруг не замечает, Всматриваясь в воду, рыболов... С юмором его изображает И с душевной теплотой Перов!

эти фигуры говорят:  Солдат свою Отчизну бесстрашно защищал И вынужден сегодня, держась поводыря, Просить кусочек хлеба – о, как жесток финал! Монах же напомажен и щегольски одет, Начищены до блеска ботинки у него, Глаза заплыли жиром, а сердца, видно, нет, И даже на мгновенье не дрогнет существо. Не сразу малый крестик заметен на груди, Подчёркивая только внушительный живот. Служителя такого да в чём-то убедить? Нельзя! Он не для Бога, а для себя живёт! В оборванной рубашке мальчишечка стоит, Отцовскую фуражку несмело держит он. Жест женщины понятен: мешает инвалид Монаху - и солдата служанка гонит вон. Монах на блюдце дует, уже вошёл он в раж. Испариной лоснится застывшее лицо. Стоит у ног монаха раскрытый саквояж, А в нём бутылка – любит, видать, монах винцо! Пьёт чашку чая, стоя униженно, чернец. За самовар уселся лишь только господин. Возница ожидает, когда придёт конец, - На козлах у пролётки томится он один. Описывать же краски я просто не берусь – Ведь у картины этой так скромен колорит… Не так ли и сегодня живёшь, родная Русь, Как нам в своих «Мытищах» художник говорит?

ход. Обратно в храм идёт народ С крестом и образами И с пьяными глазами. Не могут все владеть собой – Царит в движеньях разнобой. Опухли после пьянки Крестьяне и крестьянки. А под ногами грязь – весна! На мужню голову жена Водичку льёт из жбана, А тот – донельзя пьяный! Едва ли кто-то и поймёт, Куда процессия идёт. Не важно это даже – Так пьяны персонажи! Вот поп выходит на крыльцо – Мертвецки пьяное лицо! – И держится за стойку Крыльца после попойки, Ведь он заходит в каждый дом, Молебен служит там с трудом И снова «принимает», Уже не понимает Он ничего – нам виден жест, Как он в руке сжимает крест! Дьячок же так напился, Что на крыльце свалился, – И растерял, что нёс, дьячок... Несёт икону старичок, Держа вниз головою Её перед собою. А рядом женщина видна – Поёт бессмысленно она, Чулок с ноги свалился. И под крыльцо забился Мужик... В картине разлита Локальность красок, пестрота. Лежат остатки снега. Тоскливо даже небо...

четверть века, Картиною художник жил! Хватило сил у человека,  И все в картину он вложил! Столь развернул пред нами планов Он в знаменитом полотне, Столь образов создал Иванов, Пробыв с холстом наедине! Не перечислить - так их много! У каждого своя судьба, У каждого своя дорога - У сибарита и раба! Видны здесь взрослые и дети, И римский воин, и левит... Над Иорданом солнце светит, Прекрасен гор далёких вид!.. На первом плане дан Креститель - Привёл сюда крестить народ. А в глубине холста - Спаситель, Креститься тоже Он идёт. Кто, глядя на Христа, дивится, Кто откровенно восхищён! Старик-левит, понятно, злится, И фарисей Им возмущён! А Он идёт неторопливо - Надежда, Вера и Судьба! Идёт и сделает счастливой Жизнь даже жалкого раба!

- И на того взглянула кружевница, Кто перед ней негаданно возник. Глядит лукавым, любопытным оком, А взгляд её понятен и без слов. Текла кайма на пол живым потоком, Проглядывал на ней узор цветов. Проворные остановились пальцы, Не доплели коклюшки завиток, Но через миг какой-нибудь на пяльцах Возникнет изумительный цветок!.. Правдива, миловидна и изящна, Во всех её движениях проста! - И зритель понимает: настоящей Была крестьянки юной красота!..

портрет, Написанный легко и нежно, Где сын художника одет Немного, кажется, небрежно. Слегка задумавшись, сидит Он к зрителю вполоборота. Вот-вот сорвётся, убежит – Гнетёт мальчишечья забота, И ею, видно, занят он: Взгляд беглый в сторону бросает. Холста нейтральный, тёмный фон Нас от лица не отвлекает. Фигуры детской поворот, Свет, возникающий из тени, -  Всё это нам передаёт, Как неусидчив был Арсений!

портрета Глядит на "племя... незнакомое" поэт, Как будто ожидает он ответа, Что сделало оно за эти двести лет! Хотя Тропинин не приукрашает Черты лица поэта, тот не приземлён: Ничто его раздумьям не мешает, Куда-то вдаль взгляд величавый устремлён! Возможно, в эти самые минуты, В строфу вливаясь, рифмы звучные летят!.. Домашности мы видим атрибуты: Распахнут ворот у сорочки, и халат Простой, слегка растрёпана причёска, Лежит рука в перстнях свободно на листах... Правдиво всё, нет никакого лоска - Лишь подлинное вдохновение в глазах!

народом всем любим, Своим портретом автор привлекает: Фон высветлен над головой - как нимб,  Над гением поэзии сияет! Что в этот час обдумывает он? И почему взгляд Пушкина печален? "Послание в Сибирь" и "Арион"* Уже, возможно, в мыслях зазвучали? Лицо как будто излучает свет - И он глаза поэта наполняет! Накинут на плечо по моде плед, Что Джорджа Байрона напоминает**. Преображает Пушкина черты Кипренский строем этого портрета, Как будто бы стоит тот у черты, И с ним лишь Муза - спутница поэта!

мать. Даны фигуры крупным планом, Чтоб зрители могли понять - Доступна красота крестьянам! Захарка здесь изображён: Встал с матерью своею рядом, На бабочек взгляд устремлён - Он их ласкает нежным взглядом. Крестьянка же утомлена, Причём не только от работы! - Хлебнула, видимо, она Сполна тревоги и заботы! А сын для радости открыт, От неожиданности замер И нам о многом говорит Своею позой и глазами!..

поля блестит, И мальчик крестьянский здесь изображён - У старой берёзы спокойненько спит. Крестьянка к реке с коромыслом идёт. Умиротворённость вокруг и покой. Типичность пейзажу ещё придаёт Цепь низких, далёких холмов за рекой. Движения вроде бы даже и нет: Поля, перелески, сарай и река. Показан несложный в картине сюжет - И мы обращаем взгляд на пастушка. Естественны, непринуждённы черты - Показано нам состояние сна, А в облике столько тепла, чистоты, И словно его облегла тишина!..

ясно: Не вырваться уже из плена - Настолько женщина прекрасна!

иной, повзрослев, о «Грачах» позабудет...
А ведь лучше пейзажа, наверное, нет,
И навряд ли когда-нибудь, в будущем, будет!..

Пробудилась природа от зимнего сна,
И сугробы под солнцем заметно осели.
Побеждает зиму молодая весна!
Вот грачи уже с юга домой прилетели,

Над гнездовьями вьются, хлопочут, шумят –
Им на старых берёзах живётся раздольно,
А весенние соки деревья томят...
Поднялась в небеса, как свеча, колокольня.

Рядом с нею церквушка на солнце блестит.
Из трубы над избой дым задумчиво вьётся.
А вдали потемневшее поле лежит
И крестьянина-пахаря ждёт-не дождётся!

Замерзает за ночь в каждой луже вода,
Но снега постепенно, хоть медленно, тают.
Наступила весна - потому-то сюда
Возвратилась грачиная, шумная стая!..

На душе засветилась, затеплилась грусть,
Сердце сжалось в груди от глубокого чувства:
Это наша родная, любимая Русь!
Это с детства знакомое нам захолустье!

Неприхотливо и неброско:
Забор, церквушка и берёзки,
Но через это нам видна –
С «Грачами» - ранняя весна!

коли так, она опасна! - Сослать... и гладом уморить!..

поймешь ты, государь, Что не сломил меня дыбой! Я пытки все перенесла, (Холопы поглумились всласть!), Но верою себя спасла, И мне Господь не дал пропасть, Сказав: «Все муки ты испей, Как испытание судьбой, Дыбы не бойся и цепей – Незримо я всегда с тобой!» Ползите, дровенки, вперед! Не сдамся я царю, и пусть Подумает простой народ, Куда попы толкают Русь. Гляди же, божий человек, Не опозорь себя и сан! На улице мороз и снег, Клубится дымчатый туман. Спешит за дровнями сестра, Ломая руки, взгляд же сух. Ох, как же боль моя остра, Аж перехватывает дух! Глядите, люди: сам Господь Мне указал дальнейший путь! И пусть враги терзают плоть И не дают глотка вдохнуть, Но совесть у меня чиста, Душа же вечна, не умрёт! Я поднимаю два перста И осеняю мой народ!

сослан далеко, в Сибирь... Но только не был уничтожен, И силой духа - богатырь!..

ссылке... я не волен, И ни к чему отвага, смелость!.. Едва ли, если бы сказали, То я поверил бы, едва ли... Как Шурка в Питербурхе, в зале С преображенцем танцевали!.. Всех тяжелей придется Маше!.. Боюсь... её хворь одолеет... И этот проклятущий кашель!.. Она бледнее... и милее!.. А под глазами тени, тени... И сын замкнулся, отдалился... Да, высоко идут ступени, С которых я... сюда свалился!.. Все, до копеечки забрали! Ещё чиновник нагло брешет!.. А как с Петром Орешек брали! Как брали мы с царём Орешек! Потом, как гром, была Полтава! Ещё виктории в сраженьях! Пришли и почести, и слава, И вот такое вот крушенье!.. Ужели я в безвестность кану? Кричите, недруги, вопите!.. Но я не сдамся и восстану, И возвернусь однажды в Питер!..

- Такая смутная пора!.. Не миновать стрельцам расправы По приказанию Петра...

казаки!.. Дохи, шубы и платки, Полушубки, пелерины – Праздник видим мы в картине! Для игры возведена Белоснежная стена, Снег сверкает и искрится. А смельчак на крепость мчится, Вот он совершил прыжок – Взят им снежный городок! Как правдиво и красиво Нам показан ритм порыва, Как сшибает снег казак – Он азартен, он – смельчак! Все в потехе: кто играет, Кто с азартом наблюдает, Кто приехал на санях, Кто – в расшитых кошевах! Все забаве этой рады. Ярки, праздничны наряды. Сочный, зримый колорит – Красок перезвон звучит!

гиблый омут, – В глубину бездонную глядит, Слёзы тихо капают и тонут. Кто бы сиротинушке помог! Ноги под себя она поджала И сама свернулася в комок, Руки на коленях крепко сжала. Иногда стон рвётся изо рта, А глаза переполняют слёзы... Но не одинока сирота – С нею рядом ёлочки, берёзы. Камыши у омута шуршат, Тянется к ногам её осока, И сосёнки привлекают взгляд, Чтобы ей не было одиноко. «Не грусти! Невзгоды все пройдут!», – Ободряя, ей осинки шепчут. «Потерпи! Дни радости придут!» – Ласточки ей с веточки щебечут. Леса неприступная стена Встала перед омутом на страже, И зари полосочка видна В этом опечаленном пейзаже...

них смотри. Стоят в степном краю дозором Могучие богатыри. Казак Илья посередине Поднёс к глазам своим ладонь. Под ним от напряженья стынет Такой же мощный, сильный конь. Под тяжестью Ильи копыта Вонзились в землю, а Илья Глядит спокойно и открыто. Спокойна Русская земля, Когда её он охраняет. Илья народом всем любим. А ветер тучи разгоняет, Трава колышется под ним. Добрыня с Муромцем встал рядом. Он славен, знатен и богат, И отличается нарядом. Ему Владимир-Солнце рад. Блестят кольчуга и меч в ножнах - Искрятся злато, жемчуга. А конь Добрыни осторожно Глядит, как чувствует врага! Со стороны другой – Алёша Попович, он находчив, смел. Совсем легка Алёши ноша – Лишь гусли, лук, десяток стрел. Он – тоже очень храбрый воин, Смекалист, ловок и хитёр. А конь Поповича спокоен... Во всех богатырях – задор, Отвага, сила удалая, И каждый зорко в степь глядит... Спокойной будь, земля родная! Здесь даже зверь не пробежит. Холмов пологих очертанья Нам позволяют поскорей Перенести свое вниманье На троицу богатырей. Богатыри не подавляют: Они красивы и грозны. Такие люди избавляют Народ от тяжестей войны.

деревне Овер Провёл перед смертью художник, И этот период – ярчайший пример Того, что Ван Гога тревожит! Как будто бы жизни подводит итог, Почти сатанея от боли, - Полотна десятками пишет Ван Гог, В них – храм, кипарисы и поле... Тревога во всём, диссонансны тона, Под крышею окна - как пятна,  И - кобальта с ультрамарином полна - Картина как будто невнятна. И линии смазаны, искривлены, Хотя превосходная гамма, - Достигло скульптурности и глубины В них изображение храма!..

ночи. Светятся девичьи очи - Облик Царевны напевен, красив! Синих небес и воды существо, Есть в нём призыв и угроза! Видится метаморфоза – Осуществится сейчас колдовство! Может, одно лишь мгновенье пройдёт – Дева в чудесную птицу, Скинув наряд, превратится. Всё на глазах у нас произойдёт. Блеск драгоценных тяжёлых камней – И нам, конечно, расскажет Их ощутимая тяжесть, Как много девичьей хрупкости в ней! Вдруг обернулась Царевна, рука Будто предостерегает... Волны на брег набегают, В небе закатном плывут облака...

в горные вершины, Сидит, задумавшись, один. Как будто скован и зажат он, В глазах – томленье и тоска. На фоне яркого заката Застыли в небе облака. Вокруг цветущая поляна, Но это – камень и кристалл. Он в этом неживом обмане Существовать давно устал. Сверкают красками одежды, Но нет в сверкании тепла. И нет в душе его надежды - Так много в мире лжи и зла! Дух Демона давно томится Среди причудливых камней, Но в небеса он не стремится... И жить не может средь людей: Они, греша, живут так мало, Что в повседневной суете Душа его затосковала Средь них, как будто в пустоте. И столь невыразимой муки В фигуре горестной его, Что будто бы в оковах руки, Оцепененье велико. На сердце и в душе усталость, Печаль в глазах его видна, Коль сил нисколько не осталось И мощь его укрощена!..

"апофеоз". И даже всё видавшие мужчины Мрачны у верещагинской картины. Не удалось другому полотну Так обнажить жестокую войну! Из черепов убитых пирамида - Нельзя придумать пострашнее вида! Слышны как будто звуки голосов Из каждого из этих черепов. И, поживиться чем-нибудь мечтая, Над пирамидой кружит птичья стая.

Плевны, Положили столь солдат! Велики потери - И любою мерою Их нельзя измерить! Тысячи солдат лежат На огромном поле. Сердце замерло в груди От стыда и боли! Не картина - реквием По безвинно павшим В том трагическом бою, Павшим и не вставшим! Поле поросло травой, Устлано телами. И священник, и солдат Встали перед нами, Над погибшими творят Горько панихиду, Не скрывая боль свою, Тяжкую обиду, - Из чинов больших никто Не пришёл на поле. Отдают дань памяти Только эти двое...

стоит вооружённая охрана. Кажется, что дверь откроется вот-вот И увидим мы разгневанного хана, Что, хромая, выйдет из покоев к нам. Представляем это всё мы ощутимо. Острым глазом глянет он по сторонам И пройдёт неторопливым шагом мимо. Сабли, копья, луки, стрелы и щиты – Замерла в халатах ярких стража. Неподвижны воины, глаза пусты, Только главного не видно персонажа. Хорошо художник передал здесь дух Тёмной силы и слепого деспотизма, Но к красотам Средней Азии не глух, Внёс в свою картину много поэтизма! 

– вовсе не дворик, А внушительный двор. Разбежались тропинки. Зеленеет трава, И любая травинка На пейзаже жива. Ясный свет заливает Середину двора, Где с котёнком играет На траве детвора. Задремала лошадка, Что хозяина ждёт. У сарая хохлатка Деловито клюёт. Женщина поспешает По тропинке с ведром, И девчушка играет В одиночку цветком. Широка панорама – То не двор, просто рай! Перед стройностью храма Покосился сарай. Как взлетели привольно Церкви той купола, Вознесла колокольня В небо колокола. Поднимается выше Солнце, и светлей тень – И уже зноем дышит И томится сирень. Как же трогает душу Этот самый пейзаж! Я считаю: он – лучший, Пусть и скромный, но наш!..

царь был грозным И посохом Ивана ткнул, - Опомнился, но слишком поздно! Со страхом к сыну он прильнул, Ослабевающее тело Ивана хочет приподнять – Колени подогнув, присел он, Стараясь с силою обнять. Страшна и судорожна сила Всепоглощающей любви! - В глазах царя мольба застыла: Живи, мой милый сын, живи! Исчезли дикий гнев и ярость В разбушевавшемся отце, И сразу проступила старость На государственном лице. Целует сына он и гладит (Так даже в детстве не ласкал!) – В остекленевшем царском взгляде Видна смертельная тоска. Отброшен посох, опрокинут Трон. Царь в слепой тоске застыл, Однако сыном не отринут Он – тот, жалеючи, простил. И кажется царю как будто, Что будет добрым он теперь: Стал человеком на минуту, Притих  в отце жестокий зверь. Рукою рану затыкает, Вперяя в небо страшный взор, А сына кровь ручьём стекает И на кафтан, и на ковёр. В кроваво-красном колорите Картины драма разлилась… И потрясённо смотрит зритель, Над чувствами теряя власть!..

– Через несколько дней он зачах! – И глядел далеко, запредельно: Вся судьба его – в светлых очах!
В них падения все и все взлёты, Неприязнь и любовь вобрал взгляд. Хоть малиновые отвороты, Но затаскан больничный халат.
Не причёсаны тёмные пряди. Опечален великий творец. И видна отстранённость во взгляде – Значит, чувствует он свой конец.
Как и многие люди, пороком Композитор наш был одержим, - Потому и погас он до срока, Хоть сравнительно был молодым*.
Торопился писать портрет Репин, И заслуга его велика, Что портрет этот великолепен И что переживёт он века!

турецкому султану (И так частенько я грешу!), А лишь картину опишу. Мы видим: на переднем плане В степи иль, может, на поляне Расположились казаки И смачно «чешут языки». А в центре видим кошевого, И умного, и делового. Сидит он с трубкою в руке, И мысли где-то вдалеке. Казак, что справа бесподобен: Он очень толст, слоноподобен, Руками охватил живот – От смеха разорвёт вот-вот! А слева видим банкомёта: Ввернул удачное он что-то, Что привело других в азарт; И перед ним – колода карт. Он – без рубахи, полуголый, А рядом друг его весёлый В восторге: «Так его растак!» - На спину опустил кулак. Всё на картине в смехе тонет: Казак какой-то даже стонет; А писарь шуткам очень рад И в них ещё вливает яд, Нанизывает строчки в пешке С лукавой, хитрою усмешкой И исправляет явный вздор… Мы видим удаль и задор На лицах. Эти острословы Хоть с чёртом воевать готовы! Зашёлся в хохоте весь стан: «На! Получи от нас, султан!»

свой груз бурлаки. Каждый из них – как раскрытая книга! Канин идёт во главе – поп-расстрига, - Широкоплеч, невысокого роста. Нам разгадать его мысли непросто, Так как в прищуре внимательных глаз Скрыто то, что недоступно для нас! Справа идёт коренник-богатырь – Сила медвежья, российская ширь! Действует слева не словом, а делом Илька-моряк, навалившись всем телом. Следом шагает какой-то чудак, В шляпе. Куря преспокойно табак, Выглядит – длинный, как жердь! – он комично, Чувствуя, впрочем, себя преотлично. Следом бурлак истощённый бредёт И вытирает со лба липкий пот. Ларька-юнец рядом с ним распрямился, К лямке пока что не приноровился, И протестует обиженно он – Видно, судьбою своей возмущён! Сзади старик лямки не ослабляет, Трубку свою табаком набивает. За стариком торопливо, не в лад, С грустною думой шагает солдат. Рядом с ним «грек», горделивый, угрюмый, Перебирает тоскливые думы. А позади всех плетётся бурлак, Валится наземь почти каждый шаг… В волжском песке бурлаков ноги вязнут. Лето своими красотами дразнит, Только ватаге средь этих красот Двигаться надо вперёд и вперёд!.. Тянутся вправо безбрежные дали – И не нужны никакие детали! Только тревожный холста колорит Многое о бурлаках говорит: Чтоб рассказать нам о жизненной драме, Их написал Репин в сумрачной гамме...

непоседа: Лишь только он за кисть, её уж нет – Сбежала, не оставив даже следа... Когда Серов беседовал с отцом, Она из сада в комнату вбежала И села рядом с ними за столом, Историю о чём-то рассказала. Художник думал вовсе не о том, Испытывая творческие муки. Она ж сидела в кофточке с бантом И положила пред собою руки. Казалось, что сейчас она вспорхнёт, Как бабочка, как маленькая птица, И, словно ветер в комнате вздохнёт, Она в сад иль на улицу умчится... Серов её пытался убедить И долго уговаривал: «Веруша!*  Ты полторы недельки посиди!» - Она же не хотела даже слушать. «Я в кофточке, с бантом, хочу писать!» – Просил он: «Чтобы за столом сидела И чтобы на меня во все глаза С лукавою усмешкою глядела!»... И, наконец, её уговорил. Финал позированья нам известен: Серов к вершинам славы воспарил - Картина у него звучит, как песня!

пыльца, И задремавшая лошадка В санях стоит вблизи крыльца. Лучами солнышко согрело Поляну, сосны, – всё кругом: Уже дорога побурела И ярко золотится дом. Сугробы снежные осели И потеряли белизну. Ещё скворцы не прилетели, Чтоб в песнях прославлять весну. Но, высоко взлетев, скворечня Уже нетерпеливо ждёт, Когда они порою вешней Закончат дальний перелёт. А у берёз на фоне сосен Стволы отчётливо видны, И голубится неба просинь Среди весенней тишины. И только там, на заднем плане, Почти нетронутый, лежит Снег на запрятанной поляне, И свежий след по ней бежит. Слоями снег лежит у дома, Как очень тонкая слюда... Всё это близко и знакомо, Как будто мы пришли сюда! Как будто, веря и не веря, Что  начинается весна, У дома приоткрыли двери И ставень сбросили с окна. А если мы посмотрим выше, Увидим сразу, что вот-вот Снег, шапкой тающий на крыше Крыльца, на землю упадет. Мы видим мелкие детали, И каждая из них важна, Чтоб мы в картине увидали, Что, наконец, пришла весна!

с погостом, Где вразнобой стоят кресты, - Уже на этом взор грустит! И проникает к нам в сознанье Мысль: мы – песчинки в мирозданье... Всё дальше проникает взгляд, Где тучи влажные висят И уплывают вереницей Вдаль, как невиданные птицы. Как будто, зритель, мы пришли С тобой на самый край земли, Где под холодными ветрами Деревья гнутся перед нами. Но строен церкви силуэт, И светится в оконце свет – А потому мы с вами знаем, Что этот берег обитаем!.. Но, если дальше бросить взор, – Везде томительный простор, И берег узкий, длинный, тусклый Не будоражит наши чувства, А неподвижная вода Уснула будто навсегда. Разлив воды той бесконечен, Один лишь он в природе вечен. Не в этом ли картины смысл? Одна нас занимает мысль При взгляде на простор такой – О нашей бренности людской На фоне этого покоя... Но что-то взор наш беспокоит? Мы видим в центре островок, Что треугольником прилёг На бесконечность тусклых вод. Там кто-то, кажется, живёт. Трава, деревья и строенья Нам поднимают настроенье: Живёт сейчас здесь человек И будет жить всегда, вовек!

зовут за собою. И, ставшая многим этапам судьбою, Дорога, как прежде, пыльна и звонка. Владимирка! Сколько разбитых сердец И сколько вселяющих ужас историй! Впитала в себя ты кручину и горе. Стоит с тобой рядышком крест-голубец. И странница остановилась пред ним, Молитву творя, свою шею склонила, Из склянки водой всё вокруг окропила, Увидев кручину сквозь времени дым. Дорога запомнила страшную быль… По краю растут васильки и ромашки, В траве островки иван-чая и кашки. И слоем тяжёлым на ней лежит пыль. Над старой дорогой проходят века, Года друг за другом проходят незримо. Опять по Владимирке, как пилигримы, В туманные дали ползут облака.