Презентация, доклад по литературе: Русская Сапфо: творчество Анны Петровны Буниной

в соседстве с портретами кн. Дашковой, Шишкова, Державина, Карамзина и др., украшает портрет миловидной, средних лет, брюнетки с выразительным лицом и вьющимися волосами, в костюме первой четверти XIX в., сидящей в непринужденной позе у стола с книгами (копия работы известного художника-портретиста того времени Варнека, ок. 1820 г.). Портрет этот с давних пор украшал залы Академии Наук, как унаследованный с другими в коллекции русских писателей и ученых от Российской Академии, приобретшей и приобщившей его к собранию портретов своих членов, хотя изображенная de jure и не состояла при жизни в их числе (она была почетным членом "Беседы любителей русского слова"). Женщина, удостоившаяся этой чести, была известная в свое время писательница и первая, составившая себе достаточно громкое имя, русская поэтесса – Анна Петровна Бунина.

как и вообще большую часть старых наших поэтов ее эпохи и ее типа: такова участь всего устаревшего - не перворазрядного, будь оно даже для своего времени замечательно и значительно. Но в данном случае на объективную оценку автора в свое время повлияло и другое. Это был господствовавший у нас тогда отрицательный взгляд не только ее современников, но и последующих поколений, почти вплоть до эпохи 1860-х годов, на женский вопрос, на права женщины, на ее труд, особенно в умственной сфере. На женщину - писательницу, как на явление аномальное, причуду своего рода, смотрели снисходительно и пренебрежительно, с несколько шутливым или насмешливым подходом, и не только толпа, но нередко и люди с высшим образованием, и такое клеймо иронии, часто облеченное в остроумную шутку какой-либо современной знаменитости или ей приписанное, прочно приставало к литературному имени и традиционно передавалось потомству из поколения в поколение. Не избежала этого, между прочим, и Бунина.

вовсе не в насмешку, а как лестная, шутливая похвала со стороны многочисленных и достаточно компетентных поклонников ее дарования. Одному из них (В. С. Раевскому) приписывается экспромт после первого с ней знакомства:

"Я вижу Бунину, и Сафо наших дней
Я вижу в ней."

Но и этот эпитет подавал повод зло подшучивать над ней, напр. в известном мадригале Батюшкова:

"Ты Сафо, я Фаон, об этом я не спорю,
Но, к моему ты горю,
Пути не знаешь к морю."

Сапфо

и образцами в словесной науке, в языке и слоге были Державин, одописец В. П. Петров, Херасков со своими последователями, московский литературный круг конца 18 века и уже в меньшей мере Карамзин и Дмитриев. Её творчество стоит на последней стадии замиравших уже тогда русских классицизма и сентиментализма, когда уже назревала новая эра культурного и общественного развития и прогрессивных стремлений, а в литературу, вслед за карамзинской реформой языка и слога, стала проникать новая стихия романтизма.

стопам своих учителей и вдохновителей; она следовала началам псевдоклассической школы, любила черпать темы и образы в древне-классической поэзии и мифологии. В своих одах и гимнах (торжественных и героических) она явно ( как и в дидактической лирике) подражала Державину, его приемам и слогу, но и эти пьесы ее несомненно отличаются и большим одушевлением и искренностью. Не могла она не заплатить также дани столь распространенному у нас в конце 18 и начале 19 в. литературному направлению, так называемому сентиментализму, обязанному между прочим своим успехом у нас увлечению им молодого Карамзина.

сиротством и всей своей судьбою была настроена в духе этого литературного течения. Именно поэтому у нее этот элемент отнюдь не был только внешней, искусственной, показной литературной манерой, так сказать, ложным сентиментализмом, а он прямо вытекал из ее природы; это была истинная, повышенная чувствительность и нежность женской души, очень много тяжелого на своем веку вынесшей, умеющей горячо любить и глубоко чувствовать. А потому философские размышления на мотивы о жизни и смерти, о покорности воле божьей были ей особенно по душе. Характерной чертой поэзии Буниной является также чрезвычайная искренность, непосредственность ее и какая-то грустная меланхоличность, связанная со строгим самоанализом.

сюжетах, так и в трактовке их проникнута сильным автобиографическим элементом. Конечно, этот индивидуальный меланхолический колорит ее лирики обусловлен в значительной мере личными болезненными переживаниями, в связи с ее грустной сиротской долей в молодости, с рано постигшим ее и постепенно развивавшимся тяжелым и неизлечимым недугом. Можно назвать целый ряд ее лирических пьес, весьма характерных в этом отношении; таковы, напр. (в I ч. ее "Стихотворений") "Тем, которые предлагали мне писать гимны", "Песнь смерти", "Майская прогулка болящей", "На разлуку", "Отречение" и др. Ряд стихотворений, посвященных тем или другим лицам, игравшим ту или другую благотворную роль в ее судьбе, имеют также автобиографический характер.

ИЗ МЕСТЕЧКА ВЕИЛ-БРУК

Отпирайтеся, кленовые!
Дружно настежь отворяйтеся
Вы, ворота Веил-Брукские!
Пропустите красну девицу
Подышать текучим воздухом!
Душно ей здесь взаперти сидеть,
За четыремя оградами,
За четыремя воротами!

Что за первыми воротами
Хмель к жердинкам прививается;
За вторыми за воротами
Ярая пшеничка стелется;
Что за третьими воротами
Круторогая коровушка
На пуховой травке нежится,
С резвым маленьким теленочком;
За четвертыми воротами
Стоит терем на пригорочке,
Бурным ветрам как игрушечка!
Нету терема соседнего,
Нету деревца ветвистого!

В терему том красна девица,
Чужеземная заморская,
Под окном сидит печальная!
Заплетает кудри черные
Через крупну нить жемчужную,
Слезы крупные роняючи,
Заунывно припеваючи:
"О! неволя ты, неволюшка!
Королевство чужестранное!
Холишь ты мою головушку
Пуще гребня частозубчата!
И хмелинка не одна цветет,
Вкруг жердинки увивается.
И пшеничка не одна растет,
Не былинкой, целой нивою!
Круторогая коровушка
Не одна в долине кормится!
Только я одна сироткою,
Будто пташка взаперти сижу".

Между 1815 и 1817

она находилась там на лечении. Явно выражен мотив несвободы, «заключенности». Желание вырваться из закрытого пространства, и невозможность этого сделать. Описание местности «за воротами» прямо указывает нам на то, что героиня представляет родину – выбраны яркие, даже национальные, образы: хмель, пшеница, коровушка, и, как момент максимального приближения к дому, терем. Это говорит о тоске, сильном желании вернуться в родной край. Но тут же происходит возвращение к реальности и понимание отсутствия терема. Далее героиня сама говорит о себе, описывает свое состояние. Она подчеркивает свое несчастливое положение, одиночество в чужом краю.
В произведении можно выявить черты русских народных жанров, в том числе плача. Он наводит на мысль о свадебной обрядности – героиня оплакивает сама себя, вспоминая родную землю и противясь чужестранной неволе . Отличие в том, что она на чужбине, смена «своего» на «чужое» уже произошла. Сравнение с пташкой в клетке так же является распространенным приемом описания несвободы в русском фольклоре.
Можно сказать, что на данное стихотворение большое влияние оказало народное творчество , придало ему национальный колорит.

Страждет рук твоих созданье!
Боже! что коснишь? воззри!..
Ад в душе моей гнездится,
Этна ссохшу грудь палит;
Жадный змий, виясь вкруг сердца,
Кровь кипучую сосет.
Тщетно слабыми перстами
Рву чудовище... нет сил.
Яд его протекпо жилам:
Боже мира! запрети!
Где целенье изнемогшей?
Где отрада? где покой?
Нет! не льсти себя мечтою!
Ток целения иссяк,
Капли нет одной прохладной,
Тощи оросить уста!
В огнь дыханье претворилось,
В остру стрелу каждый вздох;
Все глубоки вскрылись язвы, --
Боль их ум во мне мрачит.
Где ты смерть? -- Изнемогаю...
Дом, как тартар, стал постыл!

Мне ль ты, солнце, улыбнулось?
Мне ль сулишь отраду, май?
Травка! для меня ль ты стелешь
Благовонный свой ковер?
Может быть, мне там и лучше...
Побежим под сень древес.
Сколь всё в мире велелепно!
Сколь несчетных в нем красот!
Боже, боже вездесущий!
К смертным ты колико благ!
Но в груди огонь не гаснет;
Сердце тот же змий сосет,
Тот же яд течет по жилам:
Ад мой там, где я ступлю.
Нет врача омыть мне раны,
Нет руки стереть слезы,
Нет устен для утешенья,
Персей нет, приникнуть где;
Все странятся, убегают:
Я одна... О, горе мне!
Что, как тень из гроба вставша,
Старец бродит здесь за мной?
Ветр власы его взвевает,
Белые, как первый снег!
По его ланитам впалым,
Из померкнувших очей,
Чрез глубокие морщины
Токи слезные текут;
И простря дрожащи длани,
Следуя за мной везде,
Он запекшимись устами
Жизни просит для себя.
На копейку, старец! скройся!
Вид страдальца мне постыл.
"Боже щедрый! благодатный! --
Он трикратно возгласил, --
Ниспошли свою ей благость,
Все мольбы ее внемли!"
Старец! ты хулы изрыгнул!
Трепещи! ударит гром...
Что изрек, увы! безумный?
Небо оскорбить дерзнул!
Бог отверг меня, несчастну!
Око совратил с меня;
Не щедроты и не благость --
Тяготеет зло на мне.

Тщетно веете, зефиры!
Тщетно, соловей, поешь!
Тщетно с запада златого,
Солнце! мещешь кроткий луч
И, Петрополь позлащая,
Всю природу веселишь!
Чужды для меня веселья!
Не делю я с вами их!
Солнце не ко мне сияет, --
Я не дочь природы сей.
Свежий ветр с Невы вдруг дунул:
Побежим! он прохладит.
Дай мне челн, угрюмый кормчий!
К ветрам в лик свой путь направь.
Воды! хлыньте дружно с моря!
Вздуйтесь синие бугры!
Зыбь на зыби налегая,
Захлестни отважный челн!
Прохлади мне грудь иссохшу,
Жгучий огнь ее залей.
Туча! упади громами!
Хлябь! разверзись -- поглоти...

Но всё тихо, всё спокойно:
Ветр на ветвиях уснул,
Море гладко, как зерцало;
Чуть рябят в Неве струи;
Нет на небе туч свирепых;
Облак легких даже нет,
И по синей, чистой тверди
Месяц с важностью течет.

ее рано забросить свою литературную работу. «Майская прогулка болящей» относится к тому периоду, когда она еще могла заниматься писательской деятельностью. В стихотворении героиня все время упоминает, что Бог отвернулся от нее, не помогает – так она расценивает свою болезнь. Она описывает все свои мучения очень подробно. Множество риторических восклицаний как бы призывают к сочувствию, обращение к Богу как крик о помощи. Только смерть представляется выходом из сложившейся ситуации. Как и в прошлом стихотворении, проявляется мотив одиночества. Героиня ощущает разобщенность с природой, но все же обращается к ней, прося: «Прохлади мне грудь иссохшу», «Хлябь! разверзись - поглоти...». В поисках помощи она обращается ко всему, но отклика не находит. В последнем абзаце это хорошо видно – природа остается статичной, безучастной к страданиям героини, и она словно понимает и принимает то, что ей никто не поможет.

вложенную в ее литературную деятельность, ценили и поощряли лучшие представители старшего поколения, начиная с Державина со включением и Карамзина. Дмитриев, Шишков, Крылов и др. были ее покровителями: в их поощрении, отзывах и сочувствии она нашла самую благожелательную и справедливую оценку своих трудов. И теперь, рассматривая совершенно объективно и строго, с исторической точки зрения, ее поэтическое творчество, нельзя не признать, что ее знаменитые почитатели в своей положительной и поощряющей его оценке были по существу правы.

Ю. Лотман. А. П. Бунина: Биографическая справка. Поэты 1780 – 1810-х гг.