Презентация, доклад к литературной гостиной. Приморские писатели.Незнакомые имена. Часть 2

литературы Октябрьского филиала
КГБ ПОУ « УАПК» Копылова Н.А.,
сентябрь 2019 г.

Сталинобадской области (Таджикистан). 
Окончил на Урале художественное училище и педагогический институт. С 19?? года живет во Владивостоке. Вот видение жизни его глазами: 

мой дедушка Финадей Николаев. Отсюда с двумя малолетними детками бежит моя мать Пелагея Анфиногеновна. Раскидало времечко с помощью лихих правителей крепь сибирскую, крестьянскую — Николаевых — на все четыре стороны. 1946 год. Средняя Азия. Ссылка. Не Азия — Европа. Расказаченные Дон-Кубань, раскулаченные Урал-Сибирь, «враги народа» отовсюду: болгары, поляки... Таджикский соловей Мирзо Турсун-заде вручает ударнице хлопковых полей Пелагее Вещуновой обрез мануфактуры. В это время ее годовалыйсынишка Вовка от расказаченного донца, привязанный к коечной ножке, путается в постромках.

и нощно молится за бесталанную дочь свою, за внуков.
Бродячий дух забрасывает папаню моего на Урал, в Нижний Тагил. Дробит время и километры «пятьсот веселый» — лихой послевоенный поезд-хлев. Рвется к муженьку матушка моя — но его и след простыл. Мы с мамой в чужом городе, где все в дыму от заводских труб. Замотанная ссылкой, погоней за мужем, неграмотная, мать устраивается в общежитие-барак «техничкой-кубовщицей». Жилье — угол в бараке, отгороженный толем. Бывшие зэки, полицаи, военнопленные, прошедшие ад фашистских концлагерей, вятская вербота. поволжские немцы... Безотцовщина, сын барака, я в пять лет колол деревянные гвоздочки, сучил дратву и подшивал валеночки. Сейчас поди и не сумею так-то.

ежевечерняя поножовщина... Но барачной доброты мне хватило на всю жизнь. Немцы братья Мауль водили меня в баню, учили играть в шахматы. Я «шоферил» с вором Мишей Курочкиным, сторожил огороды с полицаем Збинским, мастерил салазки с Володей Терещенко, едва выжившим в Маутхаузене. И песни той непростой, но доброй поры звучат в памяти: «Ах, Самара-городок...». «Хороша страна Болгария, но Россия лучше всех...» И мне непонятно презрительное высокомерие В.П. Астафьева, который называет подобных мне «барачными пащенками».

с саней в лютую пургу. Подобрали Катю добрые люди, выходили, но от туберкулеза избавить не смогли. Брат Толя вернулся из армии. Из окраинного барака общежитие переселили в город. Семья теснилась вчетвером в кухоньке, с соседями. Нет худа без добра. Мама отвезла меня в мое Селезневе, к родной сестре Лизуньке, которая звала ее нянькой.

на Гусином озере с дядей Семой; его фронтовое «Бородино» после баньки, с квасом и редькой. Молчалив был дядька: в жизни его было что-то давнее, смутное, но ко мне был добр. И я, не испытавший толком отцовской и материнской ласки (когда ж было бедной матери моей голубить меня: мыла полы, топила титан, за гроши обстирывала общежитников), стал звать тетю Лизу мамой, а дядю Сему — тятей.

«Юноша прямо стоит на допросе...» Мой первый учитель, фронтовик, Сергей Константинович роняет слезы на мою головенку, берет гармонь — и грянуло «Вставай, страна огромная!..»
С трудом запустил тракторист движок «натика» — и в клубе замелькали кадры фильма «Таня». И сейчас, когда выморочные историки называют Зою Космодемьянскую поджигательницей, мне кажется, что поджигают доброе, светлое детство мое, веру мою в чистоту России. «Повесть о Зое и Шуре», «Четвертая высота», «Дальние страны»... Любовь к Родине... Мы любили ее — светлую, сильную, честную.

лесам зазвенели,  Тишина за курганы ушла...
От этой песни слезы выступают на сердце: Селезневе мое, Россия моя...
Едва сыскали меня в лесу, где хоронился я, чтобы не покидать родное Селезнево. Забрала меня мама. А новые соседи выжили нас, четверых, из кухоньки. Спустились мы в подвал, с Катей — ей уже недолго и жить оставалось, сердешной...

Праздники приема в пионеры, в комсомол... Воспитанный на «Молодой гвардии», я всегда был неравнодушным комсомольцем. И в художественном училище, и в пединституте. Одной из моих первых публикаций стал рассказ «Воскресник» (ТОК, 1 декабря 1981 г.) на комсомольскую тему.
После окончания института я, жена и ее подруга отправились в отпуск в Приморье — да так и остались в этой благодатной стороне. Учительствовали в Южно-Морском.

хвалил М. Асламов. Первая публикация, рассказ «Концерт» — в «Литературном Владивостоке» (1981 г.). Городской чудаковатый парень становится сельским завклубом и пробуждает добрые чувства сельчан к фронтовикам, друг к другу.
На Камчатский семинар молодых писателей попасть не смог, но моя повесть «Дикий селезень» получила одобрение главного редактора «Современника» Леонида Фролова. Однако в редакции потребовали поправок. Началось постыдное перетягивание — я отошел от дрязг, книга не вышла.
Трудился на теплоцентрали маляром-оформителем. Заседал в суде. В 1983 г. “ЛВ” опубликовал “Записки народного заседателя Николая Волкова”.

«Рубеже». За эти годы вышли книги «Дикий селезень» (1987 г.), «Прошедший сквозь стену» (1990 г.), «Снежный брат наш» (1992 г.). Наибольшее читательское внимание выпало на долю первой книги. Память детства, единение его с природой, взрослая доброта... Вторая повесть книги «Сиротская зима» неожиданно для меня вызвала ручеек писем читателей. Неизбежно наступает непростое время испытаний, когда отцы-матери становятся детьми. Каждому ли по силам стать заботливым родителем, допокоить их?
Комсомольский максимализм старой закалки заставил написать меня «производственную» повесть. Вырожденцы-номенклатуры, по-хамски начальствующие над кочегаркой-теплоцентралью; хапающие со склада спирт, краски, бензин; пресмыкающиеся перед всякой чиновной сошкой... В ту свою наивную пору я никак не мог взять в толк, что начальник-коммунист может воровать. И мой герой, плотник Куликов, проходит сквозь стену этой номенклатурщины и избавляет рабочих от самодурства директора Папы и его «фронтовой» подруги Мамы.

Шкет-восьмилеток, а жизнь — за десятерых мужиков... Тогда я писал, что в СССР бродяжит бездомной ребятни около миллиона. Теперь в России таких пасынков судьбы свыше двух миллионов.
Мой стиль, манеру письма, когда я дрожу над каждым русским словом, дорожу и любуюсь им, не приемлют многие. Отсюда у меня весьма неприметное место в нашем литературном доме. Хотя принят я был в Союз писателей России (1997 г.), по словам секретаря приемной комиссии, «на ура».

«Полярная звезда». Он напечатал три аномальных повести о проявлениях потустороннего мира, о жизни и смерти: «Меж вдохом и выдохом света» (1992 г.), «Время говорить «прощай» своему «я» (1993 г.), «Акулы выходят на сушу» (1994 г.).
Высокое звание писателя обязывает писать достойно, и нынешний Вещунов стремится избегать усложненности стиля, словаря, метафоризма.
Не имея возможности нормально издаваться, я выпустил по 100 экз. небольшие книги повестей и рассказов о любви, музыке, о семье: «Разговор с часами» (1997 г.), «Грошик луны в крестном поле» (1998 г.), «Дневник Монстрдамуса» (1998 г.), «Змеи небесные» (1998 г.).
В 1996-97 учебном году руководил литобъединением «Строка». Помогаю молодым и начинающим авторам. Редактирую книги стихов, прозы и публицистики. Последние три года — главный редактор журнала «Записки Общества изучения Амурского края». Издал первый номер литературно-краеведческой газеты «Лад» (июнь 1999 г.), девиз которой — «Русский лад — возрождение России».

Николая Волкова // Литературный Владивосток. — 1983.  3. Дом деда Финадея: рассказ // Литературный Владивосток. — 1986.  4. Дикий селезень. Сиротская зима: повести. — В серии «Молодая проза Дальнего Востока». — Владивосток, 1987.  5. Прошедший сквозь стену: повести и рассказы. — Владивосток, 1990.  6. Снежный брат наш: повесть. — Владивосток, 1992.  7. Меж вдохом и выдохом света: повесть // Полярная звезда. — 1992. — № 4.  8. Время говорить «прощай» своему «я»: повесть // Полярная звезда. — 1993. — № 5,6.  9. Акулы выходят на сушу: повесть // Полярная звезда. — 1994. — № 5.  10. Я — НЛО: повести. — Владивосток, 1995.  11. Президент: повесть // Тихий океан. — 1995. — № 7-10.  12. Разговор с часами: новеллы. — Владивосток, 1997.  13. Родимое пятно. Грошик луны в крестном поле: повести. — Владивосток, 1998.  14. Дневник Монстрдамуса: новеллы. — Владивосток, 1998.  15. Змеи небесные: рассказы. — Владивосток, 1998.  16. Часы: рассказ // Океан. — 1998. — № 1.  17. Змеи небесные: рассказ. — Владивосток, 1998.

— 14 июня.  2. Бондарева Э. Насыпь и ее рать // Дальневосточный ученый. — 1990. — № 25.  3. Крившенко С. Совесть рождает отвагу… (о книге В.Н. Вещунова «Разговор с часами») // Лад. — 1992. — № 2.  4. Куцый В. Власть над злом // Утро России. — 1992. — 14 апреля.  5. Соловьенке М. Браслет, усмиряющий зло // Утро России. — 1993. — 1 июня.  6. Михайлов А. НЛО среди нас // Владивосток.—1996.—16 марта.  7. Вестник Приморского отделения Союза писателей России. — Владивосток, 1998.  8. Прасолова Ю. И пусть шумит Великий океан... // Лад. — 1999. — № 1. 
 

прозаик. 
Сын казачки и разночинца. Учился в реальном училище в этапном городе Тюмени в окружении политической ссылки. Участвовал в первой мировой войне. Член Коммунистической партии с 1917 года. С 1918 — участник гражданской войны: в Приуралье (в отряде В.К. Блюхера), в Забайкалье (при штабе командующего Забайкальским фронтом С. Лазо), в Приморье (командир штаба партизанских отрядов в районе Спасска?Яковлевки под именем Туманов). Член областкома и Военного совета партизанских отрядов Приморья. Первые стихи написал в тюрьме (1915 г.).

во Владивосток. Работая в порту, «поэт Никола» вступает в ЛХО (литературно-художественное общество) (1919 г.), знакомится с поэтами группы «Творчество» (Н. Асеев, С. Третьяков и др.), но в их журнале не печатается.
Первые произведения — поэмы «Идея-фикс» (1919 г.), «Белый флаг» (1920 г.), «Аэропоэма» (1924 г.) изданы во Владивостоке. «Идея-фикс» — трагедия в стихах, воспевающая стремление человека к «золотому веку», «всеобщему братству», написана в абстрактно-романтическом духе с элементами пролеткульта и одновременно футуризма. Поэма «Белый флаг» — «лирическая экспрессия», выразившая «душевные потрясения» поэта, ставшего свидетелем расправы с восставшим народом.

и др.) получала более реальное, земное наполнение. В 1924-1926 годах вместе с В. Матвеевым (под псевдонимом Никэд Мат) в Ленининграде издает приключенческий роман-трилогию «Желтый дьявол»: книга 1. Гроза разразилась. 1918 год; книга 2. Повстанчество. 1919 год; книга 3. Зубы желтого обломаны.

стали реальные исторические лица (С. Лазо, И. Сибирцев, К. Суханов и др.). Беллетризованная историческая хроника сопрягается с приключенческой интригой: в центре поединок советского разведчика Снегуровского с японской разведкой. Наряду с повестью П. Бляхина «Красные дьяволята» роман К. стоит у истоков советской приключенческой литературы. В конце 20-х и в 30-е годы главным в творчестве К. становится документально-художественный жанр: созданы очерковые книги «Мои китайские дневники» (1928 г.), «Граница на замке» (1930 г.), «Сахалинские сказки» (1937 г.). Первая из них выдержала пять изданий, выходила за рубежом.

Ивана Шевченко» и др. К. один из первых, а в жанре романа первым, воссоздал образ Сергея Лазо, художественно иллюстрировав версию гибели командира приморских партизан в паровозной топке, (роман «Желтый дьявол», книга 3 (1926 г.), очерк «Встречи с Сергеем Лазо» (1937 г.). В 30-х годах К., живя в Ленинграде, затем в Москве, приезжал на Дальний Восток, что отразилось в цикле его рассказов и очерков. Переписывался с А. Фадеевым, М.Шкапской и др. писателями дальневосточной темы. Своими книгами о Дальнем Востоке К. оказал некоторое влияние на творческие поиски А. Фадеева — в выборе героев (Метелица), названия («Разгром» — так называлась одна из глав в романе Костарева «Повстанчество»), определении трагической идеи разгрома, в ориентировке на конкретный материал. Сказалось во многом пребывание в одних и тех же местах партизанских боев и Костарева и Фадеева. Проза К. носит репортажный характер, в изображении героев недостает психологизма (в отличие от А. Фадеева с его глубинным психологизмом).

20-30 годы неоднократному шельмованию рапповской или неорапповской критики, в том числе и на страницах печатавшего его очерки журнала «На рубеже». Печатался в журналах Москвы и Ленинграда. Сохранились в Государственном литературном архиве письма, отразившие тревожное состояние Костарева в середине 30 годов. Были арестованы многие друзья-писатели, среди героев его книг оказались мнимые «враги народа» (В.К. Блюхер и др.), что не сулило писателю ничего хорошего. После ареста в 1939 году имя Костарева было предано забвению. Погиб в сталинских застенках в 1941. Семья (жена и дочь) исчезли также бесследно

Владивосток, 1920.  3. Аэропоэма. — Владивосток, 1924.  4. Желтый дьявол. — Том 1: Гроза разразилась (1918). — Л., 1924.  5. Желтый дьявол. — Том 2: Повстанчество (1819). — Л., 1924.  6. Желтый дьявол. — Том 3: Зубы желтого. — Л., 1926.  7. Мои китайские впечатления. Граница на замке: Очерки. — М.-Л., 1930.  8. Сахалинские записи. — М., 1936.  9. Три рассказа. — М., 1937.

Многонациональная Сибирь в русской советской литературе. — Новосибирск, 1962.  3. Рачков Д. Николай Костарев и его книга «Сахалинские сказки». / Межвузовская науч. конф. по проблемам советской литературы, фольклора и говоров Дальнего Востока. — Хабаровск, 1968.  4. Пузырев В.Г. Костарев К.К. (1893-1941): Вопросы стиля и метода в советской литературе. — Рязань, 1976.  5. Крившенко С. Возвращение Николая Костарева. // Красное знамя. — 1989. — 18 июня.  6. Крившенко С. Возвращение Николая Костарева. // Дальний Восток. — 1991. — № 1.