Презентация, доклад к уроку обществознания Лихачев

Дмитрий Сергеевич ЛИХАЧЕВ (1906-1999) Краткая биография Российский ученый-литературовед, историк культуры, текстолог, публицист, общественный деятель. 1906 — родился 28 ноября (по старому стилю - 15 нояб­ря) в Петербурге, в семье инженера. 1923 — окончил трудовую школу и поступил в Петроградский университет на отделение языкознания и литературы факультета общественных наук. 1928 — окончил Ленинградский университет, защитив два диплома — по романо-германской и славяно-русской филологии. В 1928-1932 был репрессирован; за участие в научном студенческом кружке был арестован, отбывал срок в Соловецком лагере, позднее на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Освобожден как «ударник Белбалтлага с правом проживания по всей территории СССР». С 1934 научная литературоведческая работа в Ленинграде. Большая часть жизни связана с Институтом русской литературы (Пушкинский дом). 1941 — защитил кандидатскую диссертацию «Новгородские летописные своды XII века». В осажденном фашистами Ленинграде Д.С.Лихачёв, в соавторстве с археологом МЛ. Тиановой, написал брошюру «Оборона древнерусских городов», которая появилась в блокадном 1942. В 1947 защитил докторскую диссертацию «Очерки по истории литературных форм летописания XI—XVI вв.». 1946-1953 — профессор ЛГУ. 1953 — член-корреспондент АН СССР, 1970 — академик АН СССР, 1991 — академик РАН. Член Академий наук разных стран мира: Болгарии (1963), Австрии (1968), Сербии (1972), Венгрии (1973). Почетный доктор университетов: Торунъского (1964), Оксфордского (1967), Эдинбургского (1970). 1986-1991 — председатель правления Советского фонда культуры. 1991-1993 — председатель правления Российского международного фонда культуры. 1986 — Герой Социалистического Труда. Первый кавалер возрожденного ордена Святого Андрея Первозванного (1998). Государственная премия СССР (1952, 1969). Среди произведений — «Национальное самосознание Древней Руси» (1945), «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947), «Повесть временных лет» (1950, ч. 1,2), «Возникновение русской литературы» (1952), «Слово о полку Игореве. Историко-литературный очерк» (1955,2 издание), «Человек в литературе Древней Руси», (1958, 2 издание 1970), «Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России» (1958), «Культура Руси времени Андрея Рублёва и Епифания Премудрого» (1962), «Текстология. На материале русской литературы Х-ХУП вв.» (1962), «Поэтика древнерусской литературы» (1967, 2 издание 1971), «Художественное наследие Древней Руси и современность» (1971, совместно с ВД. Лихачевой), «Развитие русской литературы Х-ХУП вв. Эпохи и стили» (1973), «Заметки о русском» (1981), «Прошлое — будущему» (1985).

важным мое собственное развитиеразвитие моих взглядов и мироощущения. Важен здесь не я, своей собственной персоной, а как бы некоторое характерное явление.
Отношение к миру формируется мелочами и крупны­ми явлениями. Их воздействие на человека известно, не вызывает сомнений, и самое важное - мелочи, из кото­рых складывается работник, его мировосприятие, мироотношение. Все мелочи должны учитываться, когда мы задумываемся над судьбой наших собственных де­тей и нашей молодежи в целом. Естественно, что в моей своего рода «автобиографии», доминируют положительные воздействия, ибо отрицательные чаще забыва­ются. Я лично, да и каждый человек крепче хранит па­мять благодарную, чем память злую.
Интересы человека формируются главным образом в его детстве. Л. Н. Толстой пишет в «Моей жизни»: «Ког­да же я начался? Когда начал жить? ...Разве я не жил то­гда, эти первые года, когда учился смотреть, слушать, по­нимать, говорить... Разве не тогда я приобретал все то, чем я теперь живу, и приобретал так много, так быстро, что во всю остальную жизнь я не приобрел и 1/100 того?»
Наблюдения над своими детскими и юношескими го­дами имеют некоторое общее значение.

Развитие
Каждый человек обязан (я подчеркиваю - обязан) заботиться о своем
интеллектуальном развитии. Это его обязанность перед обществом, в
котором он живет, и перед самим собой.
Основной (но, разумеется, не единственный) способ
интеллектуального развития — чтение.
Чтение не должно быть случайным. Это огромный расход времени, а
время — величайшая ценность, которую нельзя тратить на пустяки.
Читать следует по программе, разумеется, не следуя ей жестко, отходя от
нее там, где появляются дополнительные для читающего интересы.
Однако при всех отступлениях от первоначальной программы
необходимо составлять для себя новую, учитывающую появившиеся
новые интересы. Чтение, для того чтобы быть эффективным, должно
интересовать читающего. Интерес к чтению вообще или по
определенным отраслям культуры необходимо развивать в себе. Интерес
может быть в значительной мере результатом самовоспитания.
Составлять для себя программы чтения нелегко, и это нужно делать
советуясь со знающими людьми, с существующими справочными
пособиями разного типа. Опасность чтения — это развитие (сознательное
или бессознательное) в себе склонности к «диагональному» просмотру
текстов или к различного вида скоростным методам чтения.
«Скоростное чтение» создает видимость знаний.
Талант
Талант — это единственное в человеке, что всегда работает на своем уровне. Можно быть прилежнее или ленивее, аккуратнее или неряшливее, работать больше или меньше, но нельзя преподавать, исследовать, писать более талантливо, чем ты способен, да нельзя и на менее низком уровне.
Можно вообще не работать, но это другой вопрос. Вот почему так важно замечание В. И. Вернадского в его «Страницах автобиографии»: «Таланты редки, и их надо беречь и охранять».

Развитие. Талант.

Общество не выносит культурного вакуума. Существует потребность в культуре. Происходит втягивание
культуры, а не вталкивание ее. Культура естественна для человека: в ней потребность.
Репутация «великого» или даже просто «талантливо­го» очень помогает в эстетическом восприятии
произведений творца. Самое скромное преподавание литературы в школе важно уже одним этим. Оно создает у
людей знание «репутаций», а потому и «ожидание» у читателя, которое затем в той или иной степени реализуется в
чтении, облегчает чтение...
Преподавание истории, литературы, искусств, пения призвано расширять у людей возможности восприятия
мира культуры, делать их счастливыми на всю жизнь.
Я неоднократно говорю в своих выступлениях, что человеческий мозг обладает колоссальными резервами для
развития своих способностей, приобретения знаний и т. д. Иными словами, возможности человечества для развития
культуры неограниченны. Если эти возмож­ности не используются по «назначению», то возможности
направляются по ложному пути: отсюда всякие терроризмы, развраты, наркомании и пр.
Сегодня я встретил на прогулке Н.Ч. и она мне сказала по этому поводу следующую важную мысль. Мы не
замечаем работу органов нашего тела, когда они работают правильно (сердце, легкие и пр.), и это для того, что­бы
мозг мог работать свободно. Автоматизм — для выполнения низших функций. Мы «замечаем» только большую
работу мозга.
Автоматизм присущ всему, кроме мысли, кроме творчества.
Перехожу на «свои» мысли. Если это так, то, казалось бы, оправдывается всякий выход за пределы
традиционности (традиционность — род автоматизма в развитии культуры), следовательно, тем самым
оправдывается и всякого рода авангардизм. Нет, это не так: известная доля автоматизма должна быть в работе
мысли и мозга. Так же точно доля традиционности необходима и в культурной деятельности. В чем состоит эта
«необходимая традиционность» — это другой вопрос. Но от нее не были свободны и авангардисты всех веков
(неправильно думать, что это явление только XX века).
Мы часто восхищается разнообразием и богатством мира природы, но очень редко, (вернее — никогда) восхищаемся богатством и разнообразием мира культуры, который нас окружает. Точно человек не ценит то, что создал сам. В мире культуры мы чаще отвергаем, чем признаем, отказываемся знать, вместо того чтобы изу­чать и признавать.
Культура в конечном счете — цель, а не средство, не условие, не благоприятствующая среда.
Природа миллиарды лет совершенствовала сама себя и наконец создала человека. Человек создан с огромными, до конца не использованными творческими возможностями. Для чего все это? Для того, очевидно, чтобы чело­век не прекратил собой это развитие, не замкнул на себе то, к чему природа стремилась миллиарды лет, а продолжил это развитие. Конечно, продолжение — это не созда­ние еще более совершенного организма, а использование тех возможностей, которые уже есть в человеке, для создания произведений высочайшей культуры.
Однако культура — такая цель, которая сама является и средством к достижению своих вершин. Если та или иная наука, та или иная отрасль техники будет замкнута на самой себе, произойдет замедление их развития, наступит творческое обеднение, истощение творческих возможностей, возникнут тупиковые ситуации.
Мы живем в мире все усложняющихся нравственных проблем, которые ставят перед нами усложняющиеся наука и техника. Кто ответит нам на многие вопросы, возникающие перед нашим сознанием? Именно литература, если она будет достаточно ответственна и глубока!
Наступает эпоха, когда ошибки перестают быть допустимы. Нет ничего вреднее сейчас в нашем мире невероятных возможностей, чем утверждение: «На ошибках учимся!» На чьих ошибках? Своих! Их не должно быть. От ошибок теперь может пострадать все человечество. Будем же учиться на ошибках прошлого, то есть хорошо знать историю, уметь анализировать пройденный путь и ни в коем случае об этом пути не забывать. Как охотники, которые не хотят заблудиться в лесу, мы должны постоянно оглядываться назад. Эта оглядка касается всех: архитекторов-градостроителей, писателей, мелиораторов, художников, торговых работников — кого угодно. Нет такой специальности, которой не нужна была бы история — она основа культуры.

Культура

мировой войны в училище Мая был введен урок ручного труда. Чем это дик­товалось, я не знаю. Но воспитательное зна­чение он имел очень большое. Сравнительно молодой столяр говорил нам: «Когда работаешь, надо думать». Я это запомнил. Он учил нас, как без гвоздей делать различные деревянные подел­ки — полки, рамки, табуретки, как делать различные со­членения, чтобы вещь крепко держалась без гвоздей, как выбирать дерево для работы, как обходить сучки, как рабо­тать рубанком, полировать. Закончив один какой-то при­ем, мы переходили к другому. «Ручной труд», так назы­вался урок, был уроком творчества. От менее сложных при­емов мы переходили к более сложным. И хотя в классе бы­ло много детей работников отнюдь не ручного труда — уро­ки эти нам нравились. Единственное, что нам мешало, это то, что нас было много, человек двадцать, и нашему препо­давателю приходилось учить каждого в отдельности. Объ­яснив нам всем приемы работы, преподаватель ручного труда подходил к каждому из нас (верстаков и столярных инструментов было много) и всем показывал отдельно — как держать инструмент, как им работать.
Ручной труд был трудом умственным и давал нам ра­дость овладения новым. Само собой, что сделанные на­ми полочки, коробочки и скамейки мы уносили домой, и сделанным нами гордилась вся семья.

развитие техники с гуманизмом. Цивилизация без души — ужас! Вторичное варварство, по выражению Вико.
Накопление без цели. Гигантская мобилиза­ция средств для неизвестной цели. Сократов вопрос «чего ради» никогда не ставится. Технике должны быть да­ны не только тактические, но и стратегические цели. Всеобщая сытость и быстрота передвижения скоро бу­дут достигнуты, но дальше что? — Развитие культуры! А мы сокращаем культуру, сокращаем преподавание гуманитарных наук в школе.
Только на самых низких уровнях развития культуры она может отказываться от своего и современного ради внешних заимствований из чужой культуры — другой страны или другой эпохи: переодеваться в ее одежды, обзаводиться ее бытом, подражать чисто внешним при­знакам чужого искусства.

Самоотверженность
Оператор телевидения, прожившая несколько месяцев
в Антарктике, рассказывала. Когда морозы и ветры особенно
большими, пингвины становятся в круг. Посередине самые
маленькие, дальше побольше, затем взрослые, а вне - по кругу,
на самом юру - старики, вожаки. И они погибают, чтобы
сохранить род.
Как плачет Земля
У Земли, у Вселенной есть своя скорбь, свое горе. Но
плачет Земля не слезами — пья­ницами, уродами,
недоразвитыми детьми, неухоженными, покинутыми
стариками, калеками, больными... И еще плачет она без
толку вырубленными лесами, обвалами берегов в
переполненных слезами Земли водохранилищах,
затопленными угодьями, лугами, переставшими лелеять на
себе стада и служить человеку сенокосами, асфальтовыми
дворами с вонючими баками, между которыми играют дети.
Стыдливо заволакивают Землю желтые «производственные»
дымы, кислые дожди, навеки скрывается все живое,
занесенное в красные похоронные книги. Становится Земля
жалкой «биосферой».
Ищут нетронутые уголки Земли жалостливые
живописцы. Но на смену им приходят более строгие и более
стойкие фотографы. Там, где не выдерживают нервы
художников, там выдерживают фотографы и их аппараты.
Фотографы - обличители — наша совесть. И хирурги! Нужно
запоминать, видеть, жалеть и размышлять. «Красивыми» и
«счастливыми» их снимки быть не могут. Они, как призывы
совести, если и облекутся в красивую форму, — станут
неизбежно лицемерными и «успокаива­ющими». Эти
фотографии огорчают людей, но все же в них есть своя, особая
красота.

Бездельничание
Бездельничанье вовсе не состоит в том
что человек сидит без дела, «сложа
руки»буквальном смысле. Нет, бездельник
вечно занят: пустословит по телефону
(иногда часами), ходит в гости, сидит у
телевизора и смотрит все подряд, долго
спит, приду­мывает себе разные дела.
Вообще бездельник всегда очень занят...
Ненадежные люди
Самое дурное (не «самое» но одно из
самых) свойство человека — не заботиться
о жене, не вспоминать родителей, не
заботиться о детях (по-настоящему), не
посещать моги­лы близких, оставлять
беспомощных стари­ков, требовать только
для себя.
Все это с какого-то момента начинает овладевать че­ловеком гуртом,
вместе, в совокупности. И поэтому по одному из этих признаков можно
определить наличие и всех остальных.
Это люди во всех отношениях ненадежные.

Благодарю тебя, Жизнь!

Коран: «Обязательно посади дерево, — даже если завтра придет конец
света». Жить и нравственном отношении надо так, как если бы ты должен был умереть
сегодня, а работать так, как если бы ты был бессмертен.
Предсказания и предвидения в науке и пророчества не так далеки друг от друга:
и те, и другие не суть утвер­ждения неизбежности, а прогнозы на данный момент и в данных
условиях. Неизбежность всегда разрушитель­на для морали. Человек способен в той или иной мере
изменять будущее — хотя бы свое.
Когда святого Гонзаго, римского семинариста, спро­сили во время его игры в мяч со своими
сверстниками: что бы он делал, если бы ему сказали твердо, что сейчас наступит конец мира, — он
сказал: «Продолжал бы иг­рать в мяч». Но это, конечно, в случае полной неизбеж­ности. А настоящий
ответ его перед своею совестью, ко­гда он что-то мог изменить, был другой, — он был дан его
смертью: он скончался 23 лет, ухаживая за чумны­ми больными.
Счастье может быть только боевое — только завоеван­ное нами. Вечного, постоянного счастья
не бывает. Нельзя быть счастливым, когда есть страдающие. Но можно быть счастливым чем-то, что
сейчас добыто, получено.
Диктор телевидения в одной из передач останавливал людей на улице и спрашивал: в чем,
по-вашему, состоит счастье? В ответ миллионы людей слушали детский ле­пет. Что-то вроде того:
«Счастье — это когда дома доста­ток и на службе хорошо», или: «Счастье — это когда мои девочки
подрастут красивыми, здоровыми и хоро­ню выйдут замуж». Это все мещанство. И даже когда
большие люди твердили — «Это гармония между чем-то и чем-то» — недалеко ушли.
Счастливым можно быть только короткий, промежу­ток времени чем-то достигнутым, а после
начинаются новые заботы, ибо, повторяю, нет счастья ни для кого, пока есть несчастие рядом.
Жизнь была бы неполна, если бы в ней совсем не бы­ло печали и горя. Жестоко так думать, но
это так.

Я думаю, что, достигнув восьмидесяти лет, человек должен поблагодарить Жизнь. У меня во всяком случае есть за что ее благодарить, И за
счастливое детство, и за хорошую школу с хорошими учителями. И за мою роди­тельскую семью, заботившуюся о нас — детях. И за то, что
казалось мне несчастьем, но что принесло мне мно­го житейского опыта и в конечном счете избавило от худших несчастий 30-х годов. И за работу
корректо­ром — особенно в издательстве Академии наук, где я об­рел и свою семью — верную и заботливую жену, давшую мне двух любимых
детей.
И Пушкинский Дом, в который я впервые пришел заниматься в 1927 году.
Сколько было хорошего при всем бессильном стрем­лении многих и многих причинить мне дурное!
Жизнь! А в какое необыкновенное время я «посетил» (Тютчев) свою страну.
Я застал все роковые ее годы, видел множество лю­дей всех возрастов, всех социальных слоев, всех сте­пеней образования, всех
психологических типов: и тех, кого мог бы назвать святыми, и тех, хуже кото­рых трудно себе представить: прямых убийц тысяч и тысяч людей.
Я видел и вершителей судеб, и их жертв. И жизнь по­вела меня по путям, которые шли ближе к жертвам, чем к их губителям.
Что-то я смог сделать хорошее другим. Что-то я смог сделать и для Древней Руси.
В чем-то осуществились мои мечты. Многое еще осу­ществится в будущем.
Благодарю тебя, Жизнь!