Презентация, доклад по доп. образованию ЧЕХОВ В ЖИВОПИСИ

№ 25 г. Нальчик

имя Чехова сияет
как звезда первой величины
Дж.Б.Шоу

родным братом писателя – Николаем.
Антону Павловичу всего 24 года, он только что закончил медицинский факультет Московского университета и начал работать уездным врачом
в Чикинской больнице города Воскресенска (ныне это Истра).

галерея, Москва

Тут великий драматург пока без своей приметной бородки. Ему примерно 25 лет. Рисовал его Исаак Левитан, его друг ещё со студенческих времен. Подлинно задушевной, сердечной стала дружба писателя и художника с 1885 года, когда Левитан вместе с семьей Чеховых впервые провел лето в подмосковной усадьбе Киселевых Бабкино, на реке Истре близ Нового Иерусалима, туда же он приезжал на отдых и в два последующих года.

большое открытое лицо с добрыми смеющимися глазами. Беседуя с кем-либо, он иногда пристально вглядывался в говорящего, но тотчас же вслед опускал голову и улыбался какой-то особенной, кроткой улыбкой. Вся его фигура, открытое лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие, – от него как бы исходили флюиды сердечности и защиты…
К. Коровин

Москва

Антону Павловичу 38 лет.
Он живет уже в Мелихово.
Портрет молодому художнику Осипу Бразу заказал для своей галереи
коллекционер Павел Третьяков.
Это единственный законченный прижизненный портрет писателя.
Самому Чехову портрет не понравился.
Он писал: "Говорят, что и я и галстук очень похожи, но выражение, как в прошлом году, такое, точно я нанюхался хрену".

Александр Бенуа считал Осипа Браза "одним из лучших портретистов своего времени". Увидев портрет Чехова, он сразу понял его значение для потомков и сказал вещие слова: "Будущие поколения будут благодарить автора за объективный "документ".

43 года. Портрет написан известным одесским живописцем Петром Нилусом по инициативе Ивана Бунина. Работа над портретом была прервана из-за приезда в Ялту больной жены писателя Ольги Книппер-Чеховой.

Москве Валентином Серовым в три сеанса в 1902-1903 годах. Времени закончить позирование для портрета у больного писателя не было – он плохо себя чувствовал и вынужден был быстро возвращаться из Москвы в Ялту.

несколько выше среднего роста, с продолговатым, правильным и чистым лицом, не утратившим ещё характерных юношеских очертаний. В этом лице было что-то своеобразное, что я не мог определить сразу и что впоследствии, по-моему очень метко, определила моя жена, тоже познакомившаяся с Чеховым. По её мнению, в лице Чехова, несмотря на его несомненную интеллигентность, была какая-то складка, напоминавшая простодушного деревенского парня. И это было особенно привлекательно. Даже глаза Чехова, голубые, лучистые и глубокие, светились одновременно мыслью и какой-то, почти детской, непосредственностью. Простота всех движений, приёмов и речи была господствующей чертой во всей его фигуре, как и в его писаниях. Вообще, в это первое свидание Чехов произвел на меня впечатление человека глубоко жизнерадостного. Казалось, из глаз его струится неисчерпаемый источник остроумия и непосредственного веселья, которым были переполнены его рассказы. И вместе угадывалось что-то более глубокое, чему еще предстоит развернуться, и развернуться в хорошую сторону. Общее впечатление было цельное и обаятельное…
В. Г. Короленко

осталось жить 11 месяцев. В августе 1903 года Н.З. Панов собрался в Крым, чтобы поправить здоровье. Н.Г. Гарин-Михайловский писал Чехову в Ялту: "Со мной немного погодя поедет и Николай Захарович Панов. Я уговариваю его заняться художественными корреспонденциями". 9 августа они навестили Чехова, и Антон Павлович дал согласие позировать художнику. Сеанс состоялся на следующий день. 10 августа 1903 года Николай Захарович нарисовал карандашный портрет Чехова и в тот же день записал свои впечатления о встречах с ним. Портрет был подарен Пановым Чехову, с надписью: «Оригиналу от автора». Позже портрет был гравирован и размножен.

Николая Павловича:
“С А.П. Чеховым я познакомился в 1904 году, в год его смерти. Я зашёл к нему на московскую квартиру, чтобы поговорить о сеансах. Мы сидели в полутемной комнате,
и тогда мне пришла мысль изобразить его в сумеречном тоне. Мне казалось, что для выражения духовной личности Антона Павловича многоцветность и внешние живописные задачи едва ли будут нужны. Чехов согласился позировать, но просил отложить сеансы до осени, обещая к тому времени быть более бодрой и терпеливой моделью. Летом того же года он умер. Сеансы наши не состоялись. Но отказаться от мысли написать его портрет я уже не мог и потому решил изобразить хотя бы некоторые черты, хотя бы намёк на тот ускользающий его духовный облик, который волновал меня всё время. "Чехов неуловим. В нем было что-то необъяснимо нежное", – сказал, осматривая мою работу, В.А. Серов, который так же обожал Антона Павловича и когда-то сделал с него акварельный набросок. Почти всё в портрете было сделано мною по памяти: отсюда те недочеты, которые я сам всегда ясно сознавал и исправить которые я был не в силах”.

сквозь холод, мрак и гнёт И путь тернистый был не так уж прост. Он набирал, копил свой свет души, Чтоб только жить дыханьем чистоты. Страдал, терпел, молчал, не врал – Тихонько путь свой расчищал И поколеньям указал приметы Проторенной дороги этой. Дорога эта – к светлому, святому, К разумному, прекрасному, большому.

Мухамадеева Валентина

воспитанности и изящества,
в самом лучшем значении этих слов, мягкости и деликатности, при необыкновенной искренности и простоте, чуткости и нежности, при редкой правдивости.

И.А.Бунин

глазах над всем выражением лиц. Враг сантиментов и выспренних увлечений, он, казалось, держал себя
в мундштуке холодной иронии
и с удовольствием чувствовал
на себе кольчугу мужества.

И.Е. Репин

Черты обострились, стали как будто жестче, и только глаза все еще порой лучились и ласкали. Но и в них чаще виднелось застывшее выражение грусти.
В. Г. Короленко

с ввалившимися щеками – он совсем не похож был на прежнего А.П.

Т.А. Щепкина-Куперник

дача, г. Ялта, Крым

***
Не знаю, как для англичан и чехов, Но он отнюдь для русских не смешон, Сверкающий, как искристый крюшон, Печальным юмором серьёзный Чехов. Провинциалки, к цели не доехав, Прощались с грёзой. Смех их притушен. И сквозь улыбку мукою прожжён Удел людей разнообразных цехов. Как и тогда, как много лет назад, Благоухает нам вишнёвый сад, Где чувства стали жертвой жалких чувствец… Как подтвержденье жизненности тем – Тем пошлости – доставлен был меж тем Прах Чехова в вагоне из-под устриц…
Игорь Северянин 1925 г.

– пеших и верхом, С багажом готовых междометий Осаждало в Ялте милый дом… День за днём толклись они, как крысы, Словно он был мировой боксёр. Он шутил, смотрел на кипарисы И, прищурясь, слушал скучный вздор. Я б тайком пришёл к нему, иначе: Если б жил он, – горькие мечты! Подошёл бы я к решётке дачи Посмотреть на милые черты. А когда б он тихими шагами Подошёл случайно вдруг ко мне – Я б, склонясь, закрыл лицо руками И исчез в вечерней тишине.
Саша Черный

успехов И развязных гениев пера Ты один, тревожно-мудрый Чехов, С каждым днём нам ближе, чем вчера. Сам не веришь, но зовёшь и будишь, Разрываешь ямы до конца И с беспомощной усмешкой тихо судишь Оскорбивших землю и Отца. Вот ты жил меж нами, нежный, ясный, Бесконечно ясный и простой, Видел мир наш хмурый и несчастный, Отравлялся нашей наготой… И ушёл! Но нам больней и хуже: Много книг, о, слишком много книг! С каждым днём проклятый круг всё уже И не сбросить “чеховских” вериг… Ты хоть мог, вскрывая торопливо Гнойники, – смеяться, плакать, мстить. Но теперь все вскрыто. Как тоскливо Видеть, знать, не ждать и молча гнить!
Саша Черный 1910 г.

"Я увидел самое прекрасное и тонкое, самое одухотворенное человеческое лицо, какое только мне приходилось встречать в моей жизни".

представлять его таким, каким мы привыкли видеть его на портретах последних лет. Болезнь, надвигающаяся смерть, невероятная усталость наложили свой отпечаток на это облик.
Андре Моруа

Он пятнадцать лет был болен изнурительной болезнью, которая неуклонно вела его к смерти; но знал ли это читатель,  – русский читатель, который слышал столько горьких писательских воплей?
И.А. Бунин

светом Предвечерней, усталой тиши, Перед взглядом спокойным, молчащим, Слышу голос, в тоске говорящий О страдании русской души. Я стою перед старым портретом, Озаренным мечтательным светом Уходящих вечерних лучей. Вдруг повеяло свежей прохладой, Ароматом Вишневого Сада И степных многозвездных ночей. Я стою перед старым портретом, Озаренный тускнеющим светом. Серых будней томителен круг... Но, мне кажется, Чехов улыбкой Хочет сгладить их боль и ошибку, Точно верный, испытанный, друг. Я стою перед старым портретом, Озаренным таинственным светом. Здесь повеяло Чайки крыло ... Сквозь печаль невеселого смеха Мне кивает приветливо Чехов, Улыбаясь тому, что ушло...
Алла Крон 1996 г.

Неумолимый рокъ унесъ его въ могилу.
Болѣзнь тяжелая туда его свела.
Она была – въ груди и всюду съ нимъ ходила:
Вся жизнь страны родной – болѣзнь его была!
  
Пророки и вожди, кипя душой мятежной,
Могли быть гнѣвными, могли, любя, карать.
A онъ любилъ людей такой любовью нѣжной,
Какъ любитъ женщина, какъ любитъ только мать.
Дыханье пошлости ему дышать мѣшало.
До гроба мучила холодная вражда.
И, наконецъ, толпа любовью истерзала.
Но былъ онъ одинокъ повсюду и всегда.
     
И, поздно понятый, судимый такъ напрасно,
Онъ умеръ оттого, что слишкомъ жизнь бѣдна,
Что люди на землѣ и грубы, и несчастны,
Что стонетъ подъ ярмомъ родная сторона.
  
И, оставляя міръ, онъ звалъ тебя, свобода!
Послѣдній вздохъ его уже звучалъ тобой,
Онъ чувствовалъ, что даль таитъ лучи восхода,
 A ночь еще сильна и давитъ край родной.
Блесни надъ родиной, могучее свѣтило,
Птицъ ночи разгони, пронзи ночную тѣнь
 И, возрождая жизнь надъ темною могилой,
 Приди, торжественный, давно желанный день!

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1904 годъ.
Книга третья