Презентация, доклад по литературе на тему: Образ России в жизни и творчеств писателей-эмигрантов во Франции.

писателей-эмигрантов во Франции.

"Не будем проклинать изгнанье… " В. Набоков.

без России. И. Тургенев.

похоронены сны и молитвы, Слезы и доблесть, прощай и ура, Штабс-капитаны и гардемарины, Хваты-полковники и юнкера.
Белая гвардия, белая стая, Белое воинство, белая кость. Влажные плиты травой зарастают. Русские буквы — французский погост.

Я прикасаюсь ладонью к истории, Я прохожу по гражданской войне. О, как же хотелось им в первопрестольную Въехать однажды на белом коне. Не было славы — не стало и Родины,
Сердца не стало, а память жива. Ваши сиятельства, их благородия Вместе на Сент-Женевьев-де-Буа. Плотно лежат они, вдоволь познавшие Муки свои и дороги свои. Все-таки русские, все-таки наши, Только не наши они, а ничьи. Как они после забытые бывшие, Все проклиная и нынче, и впредь, Рвались взглянуть на нее, победившую, Пусть непонятную, пусть не простившую Землю родимую и умереть. Полдень. Березовый отзвук покоя. В небе российские купола. И облака, будто белые кони, Мчатся над Сент-Женевьев-де-Буа.
Р. Рождественский

многих и многих русских кладбищ, рассеянных по миру. Это кладбище самое знаменитое. Здесь Бунин, Шмелев, Зайцев, Лосский, Кривошеины, Мережковский, Гиппиус, Добужинский, Сомов, Лифарь, Тарковский , Галич- не перечесть всех. Здесь рядом лежат вожди Белого движения и революционеры, монархисты, эсеры и социалисты… "ТЕ И ДРУГИЕ".    Изгнание, утрата горячо любимой родины стали их общей судьбой… Теперь все они равны и свободны. Великие князья, великие полководцы, поэты и философы, музыканты, художники, актеры, мечтатели о благе народном ... Великая культура и великая распря России. У самого выхода, у старой ограды - могила замечательного религиозного философа и ученого Сергея Булгакова. "Чем я становлюсь старше, тем яснее для меня значение Родины. Все мое - оттуда ... И умирая, возвращаюсь туда же. Одни и те же врата ЖИЗНИ и СМЕРТИ". Замкнутый круг истории. Судьбы людей - судьба страны.
"Мы унесли Россию на подошвах своих башмаков", -сказал Р. Гуль. Нет, не Россию унесли они с собой, а тяжкий груз нерешенных вопросов российской жизни. Не решенных ни в дворцовых интригах, ни в думских сварах, ни в революции, ни в кровопролитной Гражданской войне. И еще ... Унесли они с собой частицу великой русской культуры Серебряного века и бережно сохранили. Унесли в сердце своем любовь к великой России и бережно сохранили. В этом высокий подвиг русской эмиграции.

выехало около 2-х миллионов человек. В центрах рассеяния – Берлине, Париже, Харбине – была сформирована «Россия в миниатюре», сохранившая все черты русского общества. За рубежом выходили русские газеты и журналы, были открыты школы и университеты, действовала Русская Православная Церковь. Национальным праздником русской эмиграции стал день рождения Пушкина.
Но несмотря на это, теперь абсолютно очевидно, что это было масштабное, вселенское несчастье как для эмигрантов, так и для России. Они никогда не были счастливы там, вдали от родной земли своей… Очень хорошо именно об этом сказал в 1936 году И. Северянин в стихотворении «Без нас»:

От горького чувства, чуть странного,  Бывает так горько подчас:  Россия построена заново  Не нами, другими, без нас …  Уж ладно ли, худо ль построена,  Однако построена все ж . Сильна ты без нашего воина,  Не наши ты песни поешь!  И вот мы остались без родины,  И вид наш и жалок, и пуст, -  Как будто бы белой смородины  Обглодан раскидистый куст.

понимали, что Россию невозможно было унести ни в ранце, «ни на подошвах сапог». Какая-то ее часть болезненной памятью шевелилась в сердце. Но истинная Россия осталась там, где ей определено было стоять историей, временем, судьбой. Все вместе и каждый в отдельности осознавали, что, как бы ни были ярки отдельные звезды на эмигрантском небосклоне, само небо, на котором вспыхивали и угасали эти звезды, было искусственным - "искусственным небом эмигрантщины", по очень точному и, может, безжалостному определению Марка Слонима, одного из видных деятелей эмиграции.
Сколько раз повторяли русские люди в сердцах - и в Праге, и в Берлине, и в Париже, и потом в Нью-Йорке - это короткое и такое страшное: "Все здесь чужое!"
В большом и радостном Париже  Мне снятся травы, облака,  И дальше смех, и тени ближе,  И боль, как прежде, глубока.  М. Цветаева
И полосками паспорта беженца  Перекрещено сердце мое!..  А. Галич
Франция стала "второй страной" для нескольких поколений русских эмигрантов. Центром зарубежной России вплоть до следующей мировой войны был, несомненно, Париж, где творили выдающиеся ученые, писатели, живописцы, хореографы, которых так надолго потеряла наша страна и которые теперь возвращаются на родину, увы, через кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

когда, по словам Набокова, "станет на русском Парнасе темно". Русские писатели-эмигранты останутся верны приютившей их стране, оккупированному Парижу. Термин "Сопротивление" возникнет и приживется в среде русских эмигрантов, многие из которых окажутся его активными участниками. Адамович запишется добровольцем на фронт. Писательница З. Шаховская станет сестрой в военном госпитале. Мать Мария (поэтесса Е. Кузьмина-Караваева) погибнет в немецком концлагере, Газданов, Оцуп, Кнут примкнут к Сопротивлению. Бунин в горькие годы оккупации напишет книгу о торжестве любви и человечности («Темные аллеи»).
Некогда был популярен лозунг "Кто не с нами, тот против нас".
Да, эмиграция была не с нами, но далеко не всегда против нас
и уж, во всяком случае, не против России.
Что-то сбудется, что-то не сбудется,  Перемелется все, позабудется,  Но останется эта вот, рыжая,  У заборной калитки трава.  Если плещется где-то Нева,  Если к ней долетают слова,  Это вам говорю из Парижа я,  То, что сам понимаю едва.  Георгий Иванов.
Судьба и культурное наследие писателей первой волны русской эмиграции — неотъемлемая часть русской культуры 20 в., блистательная и трагическая страница в истории русской литературы. О чем писали эмигрантские литераторы? Прежде всего о дореволюционной России и о первых годах революции, свидетелями которых они были. Романы, повести и рассказы о революционной России представляют для советского читателя наибольший интерес, являются интереснейшим источником знаний о нас самих и о нашей революционной истории, так как написаны были пером свободным. 

русских писателей, однако его идеи и произведения принадлежат сегодня к сокровищам мировой культуры.
Лучшее, что писал Бунин, – написано о России. Где бы он ни жил: в Приморских Альпах, в Париже, в своей скромной квартире, – всюду и всегда своими помыслами он возвращался на родину, по которой тосковал до последнего вздоха. Бунин не мог оставить мыслей о России. В эмиграции не только не прервалась внутренняя связь Бунина с Россией, но и ещё более обострилась любовь к родной земле и страшное чувство потери дома. Россия навсегда останется не только «материалом», но и сердцем бунинского творчества. «Мы, писатели, носим родину в себе», -писал он.
В рассказе «Косцы» читаем: «Прелесть была в том, что все мы были дети своей родины и были все вместе и всем нам было хорошо, спокойно и любовно без ясного понимания своих чувств, ибо их и не надо, не должно понимать, когда они есть. И еще в том была (уже не сознаваемая нами тогда) прелесть, что эта родина, этот наш общий дом была – Россия, и что только ее душа могла петь так, как пели косцы в этом откликающемся на каждый их вздох березовом лесу».
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо...
Как бьётся сердце горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом
С своей уж ветхою котомкой.
Эти стихи, пронизанные чувством одиночества, бездомности и тоски по России, написаны Буниным в эмиграции. Там, недалеко от Парижа, он и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

И. Шмелев встретил с воодушевлением. Все сокрушила гражданская война и прежде всего гибель сына Сергея, любовь к которому была безмерной. В 1923 г. Шмелев так пишет об этом своему знакомому Н. Клестову-Ангарскому: "Я хорошо знаю, что не случись со мной этой страшной неправды, я никогда бы не ушел из России".
Пожалуй, проникновеннее и точнее всех выразил мнение многих читателей о романе "Лето Господне" И. Ильин: "3амечательный художник, страдающего и поющего сердца, сказал здесь некую великую правду о России".
Шмелев писал о книге “Лето Господне”: “В ней я показываю лицо Святой Руси, которую я ношу в своем сердце… Россию, которая заглянула в мою детскую душу”.
«Я пойду к ним с одной моей книгой, и она многое осветит. Пойду к ним... с "Богомольем". И - верю, - найду, сыщу, - во что я крепко верю. Отомкнутся души. Не обманусь и - не обману… Я поведу их за собой, с моими малыми на... богомолье. И они пойдут. И они познают, признают, узнают истинный Лик России - былой Святой Руси. Это не самонадеянность моя: это моя вера, это - есть. Я сам увижу чудо - и покажу. Как?.. Я все продумал. И все мне ясно. Это - мой трудовой подвиг, национального писателя, - слуги народа, и нетленный Образ Преподобного будет моим поводырем». До конца своих дней чувствовал он саднящую боль от воспоминаний о Родине, её природе, её людях. В его последних книгах — крепчайший настой первородных русских слов, пейзажи-настроения, поражающие своей высокой лирикой, самый лик России.
76-летний И.С. Шмелев летом 1950 года отправляется в русский монастырь Покрова Божией Матери в Бюсси-ан-От. Распаковал вещи, распахнул окно в зелень монастырского сада, постоял, вдыхая свежий воздух летнего вечера под негромкий колокольный звон. И спустя несколько часов умер.
Не ошибемся, посчитав это Божьим подарком: не в злобе и смятении, а в ликовании душевном закончилось его Господне лето.

и потрясениям революции, как писал сам Б. Зайцев, он открыл для себя неведомый прежде материк — «Россию Святой Руси». В эмиграции, вдали от родины, тема Святой Руси становится главной в творчестве художника. В 1925 вышла в свет книга «Преподобный Сергий Радонежский» — жизнеописание самого почитаемого русского святого. Монашеский подвиг Сергия, возродившего духовную силу Руси в годы ордынского ига, служил напоминанием о том, что нынче, когда Россия оказалась под новым, более страшным игом, необходима прежде всего духовная, созидательная работа. Другой важной задачей книги было показать характер русской православной духовности. Устоявшемуся представлению, что все русское — «гримаса, истерия и юродство, достоевщина», Зайцев противополагал духовную трезвенность Сергия — пример «ясности, света прозрачного и ровного», любимейшего самим русским народом.
«Россия Святой Руси» воссоздается Зайцевым во множестве очерков и заметок об Оптиной Пустыни и ее старцах, о святых Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне, церковных деятелях русской эмиграции, Богословском институте и Сергиевом подворье в Париже, русских монастырях во Франции.
В книгах очерков «Афон» и «Валаам» щемящим чувством родины проникнуты картины уникального оазиса русской духовности, образы приветливых иноков и молитвенников-старцев. Свою миссию русского писателя, оказавшегося в изгнании, Зайцев осознал как приобщение и соотечественников, и западного мира к святыням Православия, как «просачивание в Европу и в мир, своеобразная прививка Западу чудодейственного “глазка” с древа России…

литературы русского зарубежья Набоков (Сирин) ворвался освежающим вихревым сквозняком. «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня…», - так энергично отозвался в конце 20-х годов И. А. Бунин на появление романов Набокова, писавшего тогда под псевдонимом Сирин.
Чувство России и всего русского были главными в его творчестве. Родина оставалась в душе Набокова, и ностальгические воспоминания о ней прорываются до конца дней писателя.
Из России он вывез детство и юность, счастливые, как у принца, первые стихи, первую любовь… Дом на Морской, лето в Ялте… Он отбыл из России двадцати лет от роду – навсегда… Память о России особенно сильно и непосредственно ощущается в стихах. Здесь мы встретим и по – набоковски пленительный русский пейзаж, и мысленное возвращение в счастливое и безмятежное детство, и простое признание в любви под кратким заглавием «Россия»:
Была ты и будешь… Таинственно созданная Из блеска и дымки твоих облаков. Когда надо мною ночь плещется звездная,
Я слышу твой реющий зов! Ты – в сердце, Россия! Ты цель и подножие, ты в ропоте крови, в смятенье мечты! И мне ли плутать в этот век бездорожья? Мне светишь по–прежнему ты.
«Слепец, я руки простираю, и все земное осязаю через тебя, страна моя. Вот почему так счастлив я». («К России»).
Значение для русской литературы творчества Набокова состоит, прежде всего, в том, что он осмыслил ее саму в романе «Дар». Русскую литературу он сделал главным героем романа и олицетворил ее с отечеством.
«Все, что у меня есть,- это мой стиль, » - утверждал Набоков. На могиле Набокова в Монтре – голубой роскошный камень. Ни креста, ни портрета, надпись по-французски: Владимир Набоков, писатель, и годы жизни. Более эстетского надгробья не увидишь. 

Михаила Андреевича Осоргина, одного из наиболее известных представителей литературы русского зарубежья, уроженца Пермской области, сегодня возвращается к читателям-соотечественникам.
Фигура М. Осоргина, быть может, одна из наиболее трагичных. Прожив нелегкую жизнь, попав в изгнанничество и тоскуя по родине, он и на чужбине ощущал себя патриотом и вел себя как патриот. Не пропускал случая подчеркнуть, что он - не эмигрант, добровольно покинувший отечество, а насильственно выслан из России, Осоргин дорожил советским паспортом и бережно его хранил.
Он и писал о России и для России. Сложно по достоинству оценить проделанную за всю жизнь работу писателя. Основные его темы и мотивы: раздумья о роли человека в этом мире, о смысле бытия и его конечности, о нравственности отдельной личности и, наверное, самое главное - это тема любви , и одно из ее проявлений - любовь к Родине.
«...Во мне растет непонятный протест против чужих благополучий и красот. Нотр Дам де Пари не кажется мне домом молитвы, таким, как сельская церковь на пригорке моей родины. Я мысленно еду по Луньевской ветке на Урале — и никто не кичится там красотами природы, которых Швейцария лишь бледная тень. Во мне подымается какая-то невольная, я знаю — несправедливая — брезгливость к узкой дороге над пропастями, ведущей в Черногории от Скутарийского озера к Цетинье. В свое время я восторгался грозовыми тучами, выше которых я ехал на лошади; теперь мне смешно сравнивать тамошние виды с красотами Кавказа.
И я завистливо стараюсь припомнить, чем можем мы ответить Норвегии, фьорды которой приводили меня в восторг, ее удивительным озерам цвета жидкой стали, ее могучей природе? Шестисотверстным Байкалом? Разливом сибирских рек, устье которых шире маленького государства? Хребтом Черского в Якутии, о котором еще не слыхали европейцы?
О, слишком многим! «

российскому читателю. Не сумевший при жизни напечатать ни одной строчки на родине, сегодня Газданов стал нужным и актуальным для многих и многих своих соотечественников. 
Русская зарубежная критика часто сравнивала его с Набоковым, французская - с Альбером Камю, Марселем Прустом и Жюльеном Грином. Американский исследователь Ласло Диенеш видит в Газданове наследника традиций Пушкина, Толстого, Тургенева, Чехова, Бунина. Некоторые рецензенты эмигрантской прессы называли Газданова "нашим Достоевским".
Сам круг сравнений свидетельствует о том, что это,  несомненно, большой писатель.
Сам Газданов писал о себе: "Осетинского языка я, к сожалению, не знаю, хотя его прекрасно знали мои родители ... Учился я в Парижском университете, но русский язык остался для меня родным".
Ласло Диенеш ,автор вступительной статьи к трехтомному собранию сочинений Газданова, сказал главное о его творчестве:  "Я убежден, не может такого быть, что читателю, открывшему любой из этих томов, не понравятся эти замечательные романы и шедевры-рассказы, что не потрясут они русского читателя своей психологической и философской глубиной, размышлениями о жизни и смерти, о любви и случайности, о смысле и бессмысленности бытия, своим тончайшим выражением этих мыслей и "движений души", своей неповторимой, спокойной, но в то же время напряженной словесно-камерной музыкой, своим непогрешимым ритмом, интонацией, своим чистейшим, прозрачным, звенящим, великолепным русским языком".

Черный. « Все, кто имел счастье знать его лично, что выпало и на мою долю, никогда не забудут этого преисполненного любви к нашей старой России, наблюдательного, тонкого и умного человека,»- писал Н. Станюкович. Горькую любовь к оставленной Родине, как и многие эмигранты первой волны, Саша Черный пронес через всю жизнь. Вот слова самого Саши Черного из писем А. Куприну :"Жить все невыносимей, только в работу прячешься, да и та скрипит: до словесности ли сейчас, …и если иногда и пишешь, то точно доскребываешь из нутра остатки правды и последней боли…Остались тоска по родине, бесприютность, неприкаянность, страшное ощущение ненужности…» И – нежная любовь к миру детства, оставшемуся там, в невозвратной дали:
Мой виноградник пуст – растрепанные бурей,  К земле прибиты светлые стихи… 
И даже та, любимая гряда, 
Где зеленели детские страницы,  Здесь, на чужбине, теша детвору,  Ненужным пустырем чернеет у дороги.
Он обладал удивительным душевным равновесием. Его не сломили ни сознание невозвратимости его России, ни изгнание, но живая память о родине, чувство вины перед нею его никогда не оставляли.  «Раскроешь его «Солдатские сказки», так на тебя Россией и пахнет, словно увез Россию с собой во Францию»(Н. Станюкович.)
Зной оранжевою дымкой
Острова вдали туманил,
И внизу какой-то олух
«Стеньку Разина» горланил.
«Стеньку Разина». Это во Франции! Скорее всего, это послышалось Александру Михайловичу- в его последнем стихотворении, может быть , в последний день его жизни. Там, вдали от родины, в местечке Лаванду , в его последний день ему слышалась Россия…
Умер он, когда было ему всего 52 года. На могильной плите, согласно завещанию, высечено из Пушкина: «Жил на свете рыцарь бедный».

Саша Черный (1880-1953)

бродя меж знакомых уже могил (обыкновенно я начинал свое традиционное осеннее паломничество с могилы Ивана Бунина, а кончал поклоном у черного мраморного креста Александра Галича), я увидел среди деревянных крестов старика с лейкой. Я был не один, привез побродить по русскому пантеону кого-то из московских гостей, и мы переходили, переговариваясь, от могилы к могиле. Старик услышал нашу речь, остановился. Но заговорить ему было неловко. Мы сами подошли к нему. Спросили, чтобы как-то завязать разговор, на чью могилу он ходит, сколько ему лет. Оказалось, что лет ему за восемьдесят, ухаживает он за могилой умершего несколько лет назад сына.
- А вы, стало быть, из Москвы? - спросил он. И голос его дрогнул. Старику было трудно говорить от волнения, его маленькие глазки покраснели, он с трудом сдерживался, чтобы не заплакать. Я заметил, как рука его дрогнула и потянулась ко мне. Он осторожно, точно при последнем прощании, гладил мне рукав и приговаривал тихо, едва слышно: "Деточка, деточка..." В этот миг, едва не прослезившись, я и в самом деле ощутил себя ребенком, сыном того же отечества, к которому принадлежал этот, уже близкий к порогу смерти старик.
- Вот, полегли здесь все, и правые, и виноватые, - сказал он, глядя на могильные плиты. - А что было делить? Делить-то было нечего... И он зашагал прочь… Теперь это был одинокий старик, переживший и время, и ненависть, и приезжающий на русское кладбище, чтобы послушать русскую речь...
Он был одним из множества русских эмигрантов, которые оказались на чужбине по разным причинам и разными путями, но объединяло всех их одно: общий, почти не знающий вариантов эпилог: смерть на чужбине, смерть в забвении, в одиночестве, в горькой тоске» ( Р. Гера ).

белых офицеров, и теперь уже ничто не сможет их разделить. Но и отделить их от умерших на родине Ахматовой и Булгакова тоже невозможно. Это отсюда, из нашего времени, видно, кто из них шел верным, а кто неверным путем, да и то любое мнение будет небесспорным. А тогда, в начале пути, кто из них мог видеть его продолжение? Если б видели, кто-то из тех, кто ушел, может быть, и остался бы, а кто-то из тех, кто остался, возможно бы, ушел. Судить прошлое с высокой трибуны настоящего — неблагодарное и пустое занятие.
Прокуроров было слишком много!
Кто грехов Твоих не осуждал?.
А теперь, когда темна дорога
И гудит-ревет девятый вал,
О Тебе, волнуясь, вспоминаем, —
Это все, что здесь мы сберегли...
И встает былое светлым раем,
Словно детство в солнечной пыли...
Саша Черный.
Любовь к родине нельзя воспитать, как воспитывают любовь к государству. Потому что любовь к государству состоит из долга, из верности, из гордости, а любовь к родине—кто скажет, из чего она состоит? Это так же невозможно определить, как и то, из чего состоит любовь к любимому человеку.

памятником, местом паломничеств из будущей России и примером, а также символом верности до смерти своей далекой Родине и русской культуре»,-написал в 1949 году протопресвитер П. Гречишкин.
Он оказался прав. Возвращается ушедшая и долгое время отвергавшаяся память. И теперь, когда мы готовы к давно ожидаемому путешествию по страницам этой памяти, будем к ней чутки, снисходительны и благодарны. Ведь она, эта память, сохранила для нас многое из того, что мы в расточительности и поспешности потеряли, ошибочно решив, что история кончается там, где ей приказано остановиться. Но она, как могучая река, вбирает в себя все притоки и ручьи. В истории русской культуры и общественной мысли эмиграция была одним из таких притоков, она имела свои духовные и культурные ключи. Так зачем же нам отказываться от этого притока, если он наравне с другими питает главную реку жизни - историю нашей страны, историю Великой России.
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,  Где с куполом синим не властно соперничать небо,  И ладана запах, как запах приютского хлеба, 
Ударит меня и заплещется в сердце моем... 
Когда я вернусь... О, когда я вернусь...( А. Галич).