Презентация, доклад к уроку литературы в 11 классе. Николай Гумилёв. Царь – ребёнок на шкуре льва

путешественники, вместе взятые. Его фантазия рисует волшебные миры, дикие джунгли и пыльные обрывы. Николай Гумилёв – единственный из поэтов Серебряного века, который всегда оставался мальчишкой. Он был не просто поэт, но: поэт, путешественник, воин.

В день его рождения бушевал ураган, и повивальная бабка, принимая младенца, предсказала: «Бурная будет у него жизнь».
Детство прошло в Царском Селе. Он любил читать – выучился в пять лет, и сразу же начал сочинять сам.
Живала Ниагара
Близ озера Дели,
Любовью к Ниагаре
Вожди все летели.
Дома часто читали вслух, и, слушая описания какого-нибудь путешествия, Николай следил по карте за маршрутом.
Прочитав о восстании сипаев в Индии, потребовал, чтобы его называли Нэн-Саиб – по имени героя этого восстания. В комнате Гумилёва хранились картонные доспехи и оружие, и уже тогда он мог сказать о себе словами из своей будущей книги стихов: «Я конквистадор в панцире железном». Неважно, что железо было из картона: фантазии могут преобразить реальность и картонные латы окажутся непробиваемыми.

У его старшего брата Мити обнаружили туберкулёз, и семья переехала в Тифлис. Николай сразу же влюбился в Кавказ.
В Тифлисе же состоялась его первая настоящая публикация: в 1902 году в «Тифлисском Листке» напечатали стихотворение Гумилёва «Я в лес бежал из городов».
Вернувшись в Петербург, Гумилёв получил аттестат зрелости в царскосельской Николаевской гимназии, где директором был Иннокентий Анненский, и сразу уехал в Париж. Там он слушал курс лекций в Сорбонне, гулял, выпускал литературный журнал «Сириус» (но писал туда в основном сам, под псевдонимом). И кроме прочего, страдал от неразделённой любви. В 17 лет он познакомился с Анной Горенко (будущей Ахматовой) – ей тогда было 14. Уже в первом сборнике его поэзии («Путь конквистадоров», 1905) есть несколько стихов, посвященных Горенко.

поэта Артюра Рембо влекли юношу в Африку.
Это была страсть, настоящая любовь. Не зря очерк Гумилёва «Африканская охота» начинается словами: «На старинных виньетках часто изображали Африку в виде молодой девушки, прекрасной, несмотря на грубую простоту её форм, и всегда, всегда окружённой дикими зверями».
Африка его покорила, влюбила в себя навсегда. Поэт Георгий Иванов рассказывал, как однажды спросил у Гумилёва, что тот испытал, впервые увидев Сахару. Николай ответил в духе подростков, старающихся казаться взрослее, чем они есть на самом деле: «Я не заметил её. Я сидел на верблюде и читал Ронсара». Но это лишь мальчишеская поза. Человек, так воспринявший Сахару, никогда бы не написал прекрасное стихотворение о том, как пески «пылающей юной» Сахары засыпают весь наш зелёный мир, превращая его в «золотой океан».

глубже и чище. Валерий Брюсов писал, что чем дальше, тем призрачней становились образы гумилёвских стихов и тем свободней его фантастика. И, конечно, он продолжал оставаться «повесой из повес», даже будучи влюблён в Горенко. Одно из его увлечений привело к поединку с Максимилианом Волошиным. Ещё в июле 1907 года, в Париже, Гумилёв познакомился с поэтессой Елизаветой Дмитриевой. После его возвращения из Африки они вместе поехали в Коктебель.
Елизавета Дмитриева, преподавательница гимназии, была некрасива, умна, талантлива и искренне влюблена в Максимилиана Волошина. Именно Волошин предложил ей отправить её стихи в редакцию литературного журнала «Аполлон» от имени испанской монахини Черубины де Габриак. Ссора Гумилёва с Волошиным из-за «испанской монахини» была неизбежна и привела к дуэли.
Дуэль состоялась на Чёрной речке: романтические мальчишки, конечно, не могли найти лучшего места – там дрался Пушкин с Дантесом. Но Гумилёв промахнулся, у Волошина пистолет дважды дал осечку – и вновь поэты подали друг другу руки лишь через несколько лет. Секундантом Гумилёва был Алексей Толстой.

Горенко, и молодожёны уехали в Париж, где пробыли полгода.
А ещё через полгода Гумилёв снова уехал в Абиссинию. По дороге высаживался в Пирее, был в Акрополе и, по его воспоминаниям, «молился Афине Палладе перед её храмом. Я понял, что она жива, как и во времена Одиссея, и с такой радостью думаю о ней». Но Одиссеем Гумилёв себя не считал. А его жена не была Пенелопой, томящейся в ожидании мужа: пока он отсутствовал, Анна Горенко стала поэтом.

Гумилёва родился сын Лев. В том же году Гумилёв поступил в университет, на историко-филологический факультет, где изучал старофранцузских поэтов. И продолжал стремиться в Африку – она одна могла залечить все его раны: разрыв с Анной Ахматовой был неизбежен.
В 1913 году подвернулся удачный случай: Музей антропологии и этнографии хотел собрать африканскую коллекцию. Гумилёв писал, что мечтает пройти Данакильскую пустыню, но на такой маршрут у Академии наук не было денег. Поэтому Гумилёв со своим племянником должны были отправиться в Абиссинию и Сомали: сначала в Джибути, затем к Харрару и далее на юг. Цель путешествия – «делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды, - писал Гумилёв. – Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции».
Об этом путешествии он написал «Африканский дневник», и духом этой поездки пропитана книга его стихов «Шатёр».
Восемь дней от Харрара я вёл караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикиморы.

– человеком, позже ставшим императором Абиссинии Хайле Селассие, сфотографировал его и его жену и описал эту встречу в своём «Африканском дневнике».
Он «собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему всё это, харраритов». Всё, что собрал Гумилёв, хранится в Музее антропологии и этнографии – том самом, о котором поэт написал:
Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то сам издалека привёз,
Чуять запах их странный, родной и зловещий.
Запах ладана, шерсти звериной и роз.

стихи, чучело убитого им чёрного ягуара и негрское оружие». Как у всех мальчишек, к оружию у Гумилёва всегда была страсть. И когда началась Первая мировая война, он воспринял её с восторгом, она стала для поэта ещё одной мужской игрушкой. Он струдом прошёл медкомиссию, прорываясь на фронт, был зачислен вольноопределяющимся в лейб-гвардейский уланский полк. А там рвался в бой, писал стихи и «Записки кавалериста», по-мальчишески бравировал своей храбростью:
В немолчном зове боевой трубы
Я вдруг услышал песнь моей судьбы
И побежал, куда бежали люди.

начал разочаровываться в командовании, возмущаться анархией в войсках и мечтать о Салоникском фронте. Попал туда – был зачислен специальным корреспондентом в газету «Русская воля». Он надеялся добраться до Африки, но не дошёл и до Салоник. Пока через Стокгольм и Лондон он добирался до Парижа, Салоникский фронт был ликвидирован.
Пробыв некоторое время в Париже, а затем в Лондоне, в 1918 году вернулся домой. Там всё изменилось: в России произошла Октябрьская революция, поменялась власть, и поэту с трудом удалось получить разрешение на въезд в страну. А когда он всё-таки попал домой, Ахматова попросила у него развод.

«Огненный столп» сегодня входит в поэтическую классику. Издал подборку стихов об Африке, «Шатёр». Ахматова ворчала, что это «заказная книга географии в стихах и никакого отношения к его путешествия не имеет».
Неважно. Гумилёву не так важно было рассказать о путешествии, как снова – в своих воспоминаниях – увидеть чужое небо, вдохнуть чёрный воздух, вновь почувствовать запах Красного моря:
Здравствуй, Красное море, акулья уха,
Негритянская ванна, песчаный котёл!
Вспомнить, как «Южный Крест как-то боком висит на небе, которое, словно поражённое дивной болезнью, покрыто золотистой сыпью других бесчисленных звёзд». Он не читателям рассказывал об Африке, он её убаюкивал своими сказками и дивными историями.
Про деянья свои и фантазии,
Про звериную душу послушай,
Ты, на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей.
Или вот ещё:
Да, я понял. Символ жизни – не поэт, что творит слова,
И не воин с твёрдым сердцем, не работник, ведущий плуг, -
С иронической усмешкой царь-ребёнок на шкуре льва,
Забывающий игрушки между белых усталых рук.
Гумилёв и был этот царь-ребёнок, и все игрушки – война, литературные объединения, любовь – выпадали из рук, когда он слышал, как бьётся сердце Африки.

слова. Он увлёкся литературной деятельностью, старался быть в центре литературной жизни, считал себя главным авторитетом в области поэзии, учил молодых.

что обязан служить своей Родине и что не дело поэта вмешиваться в политику. Он и не вмешивлся. Всероссийский Союз поэтов, литературные кружки, доклад о Пушкине, переводы, стихи, участие в создании издательства «Всемирная литература» - казалось, он весь ушёл в литературную работу, непонятно что и непонятно кому доказывая, играя в очередную мальчишескую игру. Но «за мальчишеской его «простотой» проступало что-то совсем иного порядка, - писал о нём Сергей Маковский, - мука непонятости, одинокости, самоуязвлённого сознания своих несовершенств физических и духовных… И в то же время – как страстно хотел он – в жизни, в глазах почитателей, последователей и особенно женщин быть большим, непобедимым, противоборствующим житейской пошлости, жалким будням «жизни сей», чуть ли не волшебником, чудотворцем». Ему это удалось. Упрямый, наивный, самоуверенный мальчишка, он не только стал теоретиком акмеизма и был признан одним из лучших российских поэтов XX века. Он взял Землю в ладони и подставил её под золотое солнце. Все его возлюбленные были уверены, что он их любил больше других. Но все они ошибались: любовью Гумилёва был весь мир, его чудеса и звёзды. Недаром Куприн сравнивал его с «дикой перелётной птицей» и писал: «Странствующий рыцарь, аристократический бродяга, - он был влюблён во все эпохи, страны, профессии и положения, где человеческая душа расцветает в дерзкой героической красоте».
В 1921 году по обвинению в контрреволюционной деятельности поэт был арестован и расстрелян. В тюрьме перед смертью он читал Гомера. В день гибели Гумилёву было всего 35 лет. Могила его не найдена – он так и остался вечной перелётной птицей.