Презентация, доклад по литературе на тему Андрей Белый. Жизнь и творчество (11 класс)

гениальность» (Б. Пастернак).

Андрей Белый

символизма.
Настоящее имя
Бори́с Никола́евич Буга́ев.
Родился 14 (26) октября 1880 г. в Москве.

«профессорской» Москвы.

Боря Бугаев

Боря Бугаев, 1887-1888 годы

факультета Московского университета.
Мать, Александра Дмитриевна, урожденная Егорова (1858-1922).
Детство прошло под противоположными воздействиями со стороны отца и матери (конфликтная семейная атмосфера отражена в автобиографических романах Белого «Котик Летаев», «Крещеный китаец» и в мемуарах «На рубеже двух столетий»).
Профессор Бугаев в ту пору говаривал: «Я надеюсь, что Боря выйдет лицом в мать, а умом – в меня».

свои годы Борис Бугаев.
Жильцами были представители мос-ковской профессуры и интеллекту-альной элиты.
Квартира Бугаевых находилась на третьем этаже и числилась под номером семь. Семья писателя проживала в ней со второй половины 1870-х до 1906 года.
В профессорском доме часто бывали знаменитости: научные деятели, люди богемы, композиторы и писатели. Мальчик с детства впитывал атмосферу красоты и гармонии искусства.

И. Поливанова. Здесь он сблизился с семьёй родного брата Владимира Соловьёва, дружил с племянником своего кумира, Сергеем Соловьёвым. Религиозная философия и поэзия Вл. Соловьёва заворожила молодых людей, определила их первые творческие опыты. Под влиянием семьи Соловьёвых возник псевдоним Бугаева – Андрей Белый.
Цвет, который он выбрал для своей новой фамилии, символизировал чистоту, духовность и успокоение.
В 1899 -1903 Белый — студент естественного отделения физико-математического факуль-тета Московского университета.

Боря Бугаев
(Андрей Белый) - гимназист, 1895 год.

кружок, полу-чивший название «Аргонав-ты». Подобно древним гре-кам молодые литераторы «путешествовали за своим «золотым руном» – новым словом, способным активно содействовать преображению мира. Предметом постоянно-го обсуждения «аргонавтов» становится лирика Александ-ра Блока.

А. Блоком,
в 1904 году состоялось личное знакомство.
В это время самым близким другом для Белого
становится Блок.

полюбил его жену, а она тоже ответила взаимностью. Нельзя было не влюбиться в этого чувственного, утончённого и понимающего молодого человека. Эта ситуация показана в пьесе Блока «Бала-ганчик» (1906г.). Их отношения продол-жались 2 года. Запутавшись в своих отношениях с мужем и возлюбленным, Любовь Менделеева приняла решение расстаться с Андреем Белым.

Зинаида Гиппиус так писала об Андрее Белом: «Удивительное это было существо… Вечное играние мальчика, скошенные глаза, танцующая походка, бурный водопад слов… вечное враньё и постоянная измена». В нём было что-то одухотворённое, притягательное, странное, что сильно влекло к нему женщин.

его характер, портрет, созданный Львом Самойловичем Бакстом. Даже современни-ки признавали, что это изображение очень жизненное. Впрочем, сам Белый находил портрет уродливым и вспоминал по этому поводу: «Он (Бакст) отказался меня писать просто, ему нужно было, чтобы я был оживлён до экстаза: этот экстаз он хотел приколоть как бабочку на полотно. Для моего оживления сажались Нувель и Гиппиус, от этого я начинал страдать до раскрытия зубного нерва, хватаясь за щёку, лицо оживлялось гримасами боли, гримасами орангутанга, а хищный тигр Бакст, вспыхивая глазами, хватался за кисть…Так я вышел со сломанной челюстью. Моё позорище (по Баксту) – шедевр».

Петербурга и отправился за границу в надежде забыть о любимой женщине.
Белый больше двух лет жил за рубежом, где создал два сборника стихов, которые были посвящены Блоку и Менделеевой.

Вернувшись в Россию, поэт женился на Асе Тургеневой (двоюродной внучке И.С. Тургене-ва) и вместе с ней в 1911 году совершил ряд путешествий через Сицилию — Тунис — Египет — Палестину, пока однажды не познакомился с Рудольфом Штейнером, став его учеником. В 1916 году Андрей Белый вернулся в Россию, но один, без жены.

темной ночи в белый день
Сверкнут стремительные пики.

Последний, верный, вечный друг,-
Не осуди мое молчанье;
В нем - грусть: стыдливый в нем испуг,
Любви невыразимой знанье.
Август 1916, Дорнах

За часом час, за днями дни
Соединяют нас навеки:
Блестят очей твоих огни
В полуопущенные веки.

произошел оконча-тельный разрыв Белого с женой Асей. По этому поводу писатель тяжело переживал, а в раз-личных его произведениях то и дело проскальзывал образ любимой.

Опять я: и — Твой, и — с Тобой.

Опять бирюзеешь напевно
В безгневно зареющем сне;
Приди же, моя королевна,—
Моя королевна, ко мне!

Плывут бирюзовые волны
На веющем ветре весны:
Я — этими волнами полный,
Одетая светами — Ты!

Сентябрь 1916, Москва

Асе («Опять — золотеющий волос...»)

лишениях и болезнях. Он ютился в квартире знакомых, топя печку своими рукописями, голодал. Чтобы прокормить себя с матерью читал лекции, целые дни проводил в настолько холодной библиотеке, что замерзали чернила. В то же время он вёл занятия в антропософском об-ществе, писал книгу о Л.Н. Толстом. И не переставал думать об отъезде в Европу, говорил, что хочет отдох-нуть. Но большевики не отпускали. Наконец, в 1921 году, после смерти А. Блока и расстрела Н. Гумилёва, ему выдали заграничный паспорт.

и злорадством наблюдал, как поэт танцует в ресторанах и кафе, танцевал не просто плохо, а по-настоящему страшно. Это было симптомом тяжелейшего нервного срыва. То был не просто танец пьяного человека. То было символическое попрание лучшего в себе, кощунство над собой, дьявольская гримаса самому себе. Это длилось месяцами. Его охраняли, за ним ухаживали: одни из любопытства, другие – с истинной любовью. Можно только удивляться здоровью Белого и его небывалой выносливости, когда после таких бессонных, почти безумных танцевальных ночей (иногда он не мог отыскать дорогу к дому или открыть дверь ключом) он с утра как ни в чём ни бывало усаживался за свой письменный стол перед горкой желтоватых листов и строчил, строчил, строчил…Писал почти без помарок, нередко перечитывал написанное.

Но «учитель» Рудольф Штейнер отверг его, отношения с русскими эмигрантами тоже не сложились. Белый казался им перебежчиком, потому что заявил, будто подлинная культура – в Советской Росси, а убежавшие от революции – «мертвят и смердят». Но поэт не сразу решился вернуться. Он оставался в Германии до 1923 года.

рдяный восход, Холодеющий шелест поляны, Голодающий, бедный народ; И в раздолье, на воле - неволя; И суровый свинцовый наш край Нам бросает с холодного поля - Посылает нам крик: "Умирай - Как и все умирают..." Не дышишь, Смертоносных не слышишь угроз: - Безысходные возгласы слышишь И рыданий, и жалоб, и слез. Те же возгласы ветер доносит; Те же стаи несытых смертей Над откосами косами косят, Над откосами косят людей. Роковая страна, ледяная, Проклятая железной судьбой - Мать Россия, о родина злая, Кто же так подшутил над тобой?

Автограф стихотворения «Родине», 1916 г.

революцио-нером он, конечно, не стал, хотя внутренне не был чужд революции. Но, подобно Блоку или Гумилёву, понимал её совсем не так, как большевики.
Его почти не печатали. В эти годы А. Белый усиленно писал воспоминания – такие же странные, как и он сам. В молодости Белый, получив пощёчину, с улыбкой мог подставить другую щёку. В старости, в своих мемуарах, он описал своих бывших друзей так, что даже Лев Каменев назвал книгу «жестокой».

он не испытывал лю-бовных чувств, однако держался за неё, словно за спаситель-ницу. Тихая, покорная, забот-ливая Клодя, как называл её писатель, смогла уйти от законного мужа лишь в 1929 году и спустя несколько месяцев стала супругой Белого.

Последние годы жизни

К.Н. Бугаева

облетающий лес
нам голосом старого барда. У склона воздушных небес протянута шкура гепарда. Не веришь, что ясен так день, что прежнее счастье возможно. С востока приблизилась тень тревожно. Венок возложил я, любя, из роз - и он вспыхнул огнями. И вот я смотрю на тебя, смотрю, зачарованный снами.

И мнится - я этой мечтой всю бездну восторга измерю. Ты скажешь - восторг тот святой... Не верю! Поет облетающий лес нам голосом старого барда. На склоне воздушных небес сожженная шкура гепарда.
лес нам голосом старого барда. На склоне воздушных небес сожженная шкура гепарда.

солнечного удара. Случилось это
8 января 1934 года
в Коктебеле, на бывшей даче поэта Макса Волошина. Прах был захоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

прожить не сумел. Не смейтесь над мертвым поэтом: Снесите ему цветок. На кресте и зимой и летом Мой фарфоровый бьется венок. Цветы на нем побиты. Образок полинял. Тяжелые плиты. Жду, чтобы их кто-нибудь снял.

Любил только звон колокольный И закат. Отчего мне так больно, больно! Я не виноват. Пожалейте, придите, Навстречу венком метнусь, О, любите, меня, полюбите – Я, быть может, не умер, быть может, проснусь – Вернусь!

симфония (1-я, героическая)» (1904), «Возврат» (1905), «Кубок метелей» (1908).
Войдя в круг символистов, участвовал в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно», «Перевал».
После возвращения из-за границы выпустил сборники стихов «Пепел» (1909), «Урна» (1909), роман «Серебряный голубь» (1909), очерки «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой» (1911). Итоги собственной литературно-критической деятельности, отчасти символизма в целом, подведены в сборниках статей «Символизм» (1910), «Луг зелёный» (1910), «Арабески» (1911).
В 1914—1915 вышла первая редакция романа «Петербург». Понимание Первой мировой войны как проявления общего кризиса западной цивилизации отражено в цикле
«На перевале».

Алексина Тульской области