Презентация, доклад к уроку о творческой судьбе В. Тушновой

и чистая интонация ее лирики и глубокое понимание эмоциональной вселенной человека. Вот почему спустя десятилетия её стихи отзываются в сердцах читателей светлой грустью, надеждой и верой в счастье.

«Поэзия — не ряд зарифмованных строк, а живое сердце человека, в котором эти строки родились...»

в семье профессора микробиологии, а позднее академика ВАСХНИЛ, мать её была выпускницей Высших женских Бестужевских Курсов в Москве.

и незнакомо,
Я просыпаюсь рано,
слушаю звуки дома:
дрова перед печкой брошены,
брякнул дверной замок,
одна за другой картошины
падают в чугунок...
Гремит печная заслонка,
трещит береста в огне,
стучат торопливо, ломко
ходики на стене.
Лежу, ни о чем не думая,
слушаю, как легки
старческие, бесшумные,
войлочные шаги.
Страшно пошевелиться мне:
слушаю не дыша -
поскрипывает половицами
дома душа.

укрывается с ней в подвале от обстрела, а вокруг всё грохочет и горит. Гражданская война, тиф, кругом разруха и смерть, холод -«на улице куда теплей, чем дома», голод -«о корке хлеба – первая мечта». А далее весьма скромная жизнь на одну папину зарплату, « что нашего счастья отнюдь не губило. Я помню все мамины новые платья, и я понимаю, как мало их было. Я помню в рассохшемся старом буфете набор разношерстных тарелок и чашек, мне дороги вещи почтенные эти и жизнь, не терпящая барских замашек».

Вероника с малых лет увлеклась живописью и поэзией. У неё с детства сформировалось язычески восторженное отношение к природе. Она любила бегать босой по росе, лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками, следить за спешащими куда-то облаками и ловить в ладони лучики солнца. Это была её стихия.

С папой

боится…
Не выношу безжизненных красот!

Цветы смотрят на неё «дружелюбно и кротко» и говорят с ней «голубыми, чуть слышными голосками», они так красивы и нежны, потому что «цветы – это стихи земли».

крови» и потому всё слышит «как зяблик ссорится с женой» и видит «труд муравьёв, и птичьи новоселья, и любопытных белок беготню…».

в стихах или рисует. Учителя и близкие отмечают, что девочка, безусловно, талантлива.

1930 год

по совету отца поступила в Ленинградский медицинский институт

Студентка

Вероника Тушнова серьёзно занялась поэзией: «Перед войной я написала очень много и впервые обратилась за помощью к Вере Инбер. По совету Веры Михайловны я подала заявление в Литературный институт и была принята.»

руках и больной матерью эвакуировалась из Москвы и работала в госпиталях Казани», - В. Тушнова

это время она занималась гистологией, писала диссертацию. Неустроенный военный быт, больная мать, маленький ребёнок, ночные дежурства, «ни весточки о милом человеке»… Но Вероника никогда не думала о себе, не щадила себя, у неё была какая-то неисчерпаемая потребность помогать другим людям, порой невозможно было понять, откуда у этой нежной, хрупкой женщины столько силы духа. Вероника Михайловна была необычным лечащим врачом, она остро чувствовала чужую боль, мучительно переживала человеческие страдания, боролась за каждую минуту человеческой жизни

В годы войны

чудеса,
и я отогреваю пальцы рук…
Минута… десять… двадцать…
полчаса…

Тбилиси, а тот из Орла,
потому что у этого мать
в Бухаре умерла.
Кто-то пишет в Москву.
У кого-то в Армении дочь.
И чужую тоску
я баюкаю каждую ночь.

неоднократно опубликованы, а в 1945 году вышла первая книга, Вероника Михайловна пишет: «Сейчас я работаю ещё больше. Многое в себе меня не удовлетворяет…»

…Когда волненью воплотиться
в звучанье речи не дано,
когда сто слов в душе родится
и не годится
ни одно!

горестями и радостями, утратами и надеждами, разделённая и безответная… какая бы она не была, без неё жизнь не имеет смысла

и здоровии - одна,
Такая же в конце, как и в начале,
Которой даже старость не страшна.

Не на песке построенное зданье,
Не выдумка досужая, она
Пожизненное первое свиданье,
Безветрие и гроз чередование!
Сто тысяч раз встающая волна!

как она себе это представляла долгие годы, мечтая о его возвращении. Пришёл, когда заболел, когда ему стало совсем плохо. И она не отреклась… Она выхаживала его и его больную мать. «Здесь меня все осуждают, но я не могу иначе… Всё же он - отец моей дочери», - сказала она

А. Яшин

- всё без моего участья.
Как странно - никому меня не надо
Как странно - я со всем живым в разлуке…

новые книги: «Пути –дороги», «Память сердца», она работает рецензентом в издательстве «Художественная литература», руководителем творческого семинара в Литературном институте, занимается переводами, её стихи пользуются большим успехом. Но в её жизни нет главного - Любви, а значит, нет и самой жизни

Но судьба даровала ей «Вторую жизнь», «Вторую молодость», последнюю любовь. «Он мне и воздух, он мне и небо, всё без него бездыханно и немо…», «быть солнцем хочу над твоей головой, землёй - под ногами твоими…». Эти строки адресованы писателю Александру Яшину. Они сблизились в тяжёлый для него период, в дни оголтелой травли, обрушившейся на него после публикации рассказа «Рычаги». Она, одна из немногих, поддержала его, отогрела и оживила своей любовью его «пасмурную душу». Казалось бы, вот оно долгожданное счастье

равно,
мне всё равно!
А у меня есть любимый, любимый,
с повадкой орлиной,
с душой голубиной,
с усмешкою дерзкой,
с улыбкою детской,
на всём белом свете
один-единый.
Он мне и воздух,
он мне и небо,
всё без него бездыханно
и немо...

детей, да Вероника Михайловна даже и не думала об этом, она бы никогда не смогла быть счастлива, сделав несчастными других «…стоит между нами не море большое - горькое горе, сердце чужое…»
Они встречались тайно, в других городах, в гостиницах… но больше всего любили ездить в лес, бродили целыми днями, ночевали в охотничьих домиках

А. Яшин

слёзы, то в сны
превращаешься.

память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря...
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье - что онo? Та же птица:
упустишь - и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста...
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!

тайне- «ты прячешь меня неумело от пристальных горестных глаз…», ему это не удаётся. Поползли слухи, сплетни, пересуды… Друзья осуждают его, в семье настоящая трагедия. Яшин прекращает свои встречи с Вероникой.

пусто,
в сердце заглянешь - пусто,
на веки веков - пусто!

Её строки звучат как ворожба, как заклинание, как пророчество:

Она писала ее, будучи безнадежно больной.
Сто часов счастья…
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блёстке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и берёзки…
…Ворожила над ним, колдовала…
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье своё добывала.
Книга посвящена Александру Яшину. В ней она описала все радости и горести, которые ей принесла её последняя любовь и попыталась ответить на вопрос: «Почему без миллионов можно? Почему без одного нельзя?»

человеку, это чувство сливается с любовью к природе:
Одна сижу на пригорке

Посреди весенних трясин.

...Я люблю глаза твои горькие,

как кора молодых осин.

Говоря о человеческом счастье, Тушнова восклицает:
Сто часов счастья,

чистейшего, без обмана...

Сто часов счастья!

Разве этого мало?

себе в палату. Она хотела, чтобы он запомнил её красивой, весёлой, живой. И попросила, прощаясь:

Я стою у открытой двери,
я прощаюсь, я ухожу.
Ни во что уже не поверю, —
всё равно
напиши,
прошу!
Чтоб не мучиться поздней жалостью,
от которой спасенья нет,
напиши мне письмо, пожалуйста,
вперед на тысячу лет.
Не на будущее,
так за прошлое,
за упокой души,
напиши обо мне хорошее.
Я уже умерла. Напиши!

болезни (у нее обнаружили рак), но и от тоски по любимому человеку. Поэтессы не стало 7 июля 1965 года. Ей едва исполнилось 50 лет. Остались рукописи в столе: недописанные листки поэмы и нового цикла стихов. Все это издали лишь в 1969 году. Александр Яшин умер 11 июля 1968 года. Диагноз звучал также зловеще - рак.

и праздные
и грозовые души есть.

Иная в силе не нуждается,
ее дыханием коснись -
и в ней чистейший звук рождается,
распространяясь вдаль и ввысь.

Другая хмуро-неотзывчива,
другая каменно-глуха
для света звезд,
для пенья птичьего,
для музыки
и для стиха.

Она почти недосягаема,
пока не вторгнутся в нее
любви тревога и отчаянье,
сердечной боли острие.

Смятенная и беззащитная,
она очнется,
и тогда
сама по-птичьи закричит она
и засияет как звезда.